— Почему вы так не любите Россию?
…Странно, но даже на такой провокационный вопрос зал реагировал с отстранённым спокойствием. Не было общего злого гудения, означающего в усилении и расшифровке: «Да, почему?»
Не было также задиристого, колючего смеха, означающего примерно то же, только более шутовски, лубочно: «Ну давай, расскажи нам, за что ты русский народ в таком свете выставляешь».
Хотя антиреклама фильму «Левиафан» режиссёра Андрея Звягинцева, который на сегодняшний день, безусловно, является самой обсуждаемой фигурой в российском кинобизнесе, могла спровоцировать самые непредсказуемые реакции, вплоть, как это происходило в прессе и социальных сетях, до «забрасывания помидорами».
Режиссёр же фильма, встреча с которым на хакасской земле состоялась в июле, в ответ на заявление это только плечами пожал.— Я считаю этот вопрос неуместным. — Он ответил даже немного устало… — Я родился в России, это моя родина, мой народ, и работаю я для своей Родины. Мне 51 год, я никогда не мыслил себя вне России, не предполагал жить где-либо ещё.Спокойный его ответ, равно как и предыдущая реакция зала, показал: люди пришли сюда говорить на одном языке, пришли задать вопросы (а их множество), которые возникают, когда смотришь фильм-притчу «Левиафан». А может быть, даже ответы получить на главный, который, в разных интерпретациях, звучал одинаково: «Почему же так больно-то, когда всё по правде?»…Для Звягинцева подобные встречи — возможность пообщаться с теми, для кого он работает, для глубинки, о которой снимает свои картины — просто чтобы люди задумывались над тем, что происходит вокруг, или, может, даже затем, чтобы, открыв глаза, могли видеть… Ему, как выяснилось, это очень важно. Хотя, казалось бы, создал шедевр и устройся на лаврах, займи позицию Оскара Уайльда, говорившего: «Всякий раз, когда со мной соглашаются, я чувствую, что неправ».
Но… «Мне важно не просто ответить критикам, мне важно, чтобы люди меня понимали. Не соглашались, а понимали. Согласие или несогласие — это уже следующий этап отношений режиссёра и зрителя».
Религия и судья
Кстати сказать, действие фильма «Левиафан» могло разворачиваться и в Хакасии. В 2012 году, когда готова была последняя версия сценария, речь об этом шла совершенно серьёзно.— Мы рассматривали Хакасию как место, где можно было снимать такую картину, — рассказывал Андрей Звягинцев на встрече со зрителями. — Только запустились, стали искать и увидели… Здесь великолепное пространство, степи, горы. В фильме ведь окружающая природа не играет декоративной функции, это не просто красота: это действующее лицо, присутствующее перед зрителем постоянно, воздействующее на него своим языком. Ваша республика подходила по всем параметрам. В окружении подобной красоты человеческая трагедия воспринимается контрастнее и жёстче.Но, к сожалению (а может, учитывая, какой резонанс вызвала картина первоначально, ведь её чуть было не назвали русофобской) и к счастью, финансовая составляющая проекта заставила нас подыскивать место для съёмок в радиусе 400 — 500 километров от Москвы. Доставка кранов, оборудования, строительство — расчёты показали, что снимать на более дальних берегах будет сложно и нерентабельно. Было принято решение работать на Кольском полуострове, в посёлке Териберка.Этот посёлок, расположенный на берегу Баренцева моря, — типичная декорация жизни современной российской глубинки. Обшарпанные дома, подслеповатые окна, ветер такой неимоверной силы, что даже птицы летают задом наперёд. Чтобы жить здесь, нужно врасти в эту землю корнями, сплестись с ней не только физикой тела. Чтобы жить здесь, нужно стать частью её души. Да, душа этого замызганного посёлка — то суровое и настоящее, что есть только в природе — холодным морским прибоем умывает берег, небом высоким отражается в глубокой и чистой воде, вечной песней китов врывается в мелкие людские страстишки. Она здесь, по моему мнению, становится религией и судьёй.
Даже наслушавшись критики о том, что «…режиссёр Звягинцев снимал самые неприглядные картины быта российской глубинки», ты понимаешь, насколько поверхностна эта критика. Хотя бы потому, что человек, видящий так, такими щедрыми, яркими мазками изображающий красоту, не может делать это не любя. Ещё и поэтому фильм «Левиафан» стал объектом столь жёсткой, всякие рамки иногда переходящей критики. Слишком здесь всё — правда. А это так больно. Ведь прямо в сердце. И злоба — как протест.
«Левиафан» не смотрел, но осуждаю…
— На самом деле, и это признают некоторые критики, «злоба услышала фильм лучше, чем снисходительные отклики экспертов», — признаёт режиссёр «Левиафана». — Этот крик злобы я оправдываю: так не соглашаются с собственным портретом, который — по образу и подобию Бога, но во что превращается? Посмотрел в зеркало, задохнулся от ужаса и закричал: «Нет! Ложь! Я другой! Я сохранил в себе эту частичку!» Это крик боли, он честен, не отрефлексирован в отличие от взвешенного взгляда наблюдателя, который не пустит произведение искусства глубоко под кожу. Другими словами, эксперты посмотрели фильм только головой, «злобе» же он попал в самое сердце. Я предполагал, что реакция на фильм будет такой…— То есть вы осознанно шли на общественный взрыв? (Вопросы из зала были в режиме открытого микрофона, те, кто «светиться» не хотел, передавали Звягинцеву записки.)— Не до такой степени. Я понимал, что что-то подобное будет, что общество поляризуется — только такого масштаба споров мы предугадать не могли. Произошла какая-то химическая реакция, в обществе что-то взорвалось, моментально образовав два лагеря — принимающих фильм и не принимающих его категорически.Я точно знал, что одно место в фильме — не буду уточнять, какое (там вообще много загадок, на которые зритель должен ответить сам — таков Звягинцев. — Прим. Авт.) — подействует как обухом по голове. «Левиафан» — это шоковая терапия, да. Но сейчас я говорю не про тех, кто мыслит по принципу «песню я не слышал, но она мне не нравится». Почему я об этом? На одной из радиостанций был проведён опрос, в результате которого 48 процентов слушателей проголосовали за вариант «Я «Левиафана» не видел, но считаю, что он русофобский». Надеюсь, что среди этих 48 процентов найдутся те, кто будет честен с собой и изменит эту точку зрения. Посмотрев фильм, разумеется.
Я всё же бы хотел вести диалог с теми, кто посмотрел фильм — тогда у людей находятся не масскультовые, а личные возражения.
Зачёркнутый бульдозер
…Но жить в обществе и быть свободным от общества, как известно, удаётся немногим. И вопрос об американских корнях истории, ставшей основой сценария фильма «Левиафан», конечно же, не мог не раздаться и в зале Хакасского национального театра кукол «Сказка», где происходила встреча со зрителем. Судя по взгляду Звягинцева, непроизвольно взметнувшемуся вверх, и зная, что это любимый вопрос журналистов, начинаешь понимать, что звучит он, судя по всему, в тысячный раз. Но и в тысячный раз режиссёр терпеливо объясняет суть возникшей ситуации. Правда, уточняет, смотрел ли задавший вопрос фильм. Получив утвердительное «да», звучащее как-то неуверенно, он продолжает:— Тогда вы можете ответить, осталось ли там что-то американское.Вообще, я очень жалею, что рассказал об истории возникновения замысла фильма «Левиафан» министру культуры России Владимиру Мединскому, — чуть позже признаёт Звягинцев. — Ведь далее эта история, растиражированная и переистолкованная, превратила меня чуть ли не в американского шпиона, который показывает то, что в России не бывает, экспортируя сюжеты из истории Нового и Старого европейского света. На самом деле история человеческих отношений — с властью, Богом, самим собой — всегда универсальна. Тема, которая звучит в «Левиафане» — вечная для любой точки мира.
В 2008 году я узнал историю американского сварщика Марвина Химейера, произошедшую действительно в США, в штате Колорадо. У этого американского гражданина (в том самом государстве, которое постоянно говорит о соблюдении демократических прав и свобод каждого человека) местный цементный завод пытался отобрать дом.
В результате всё окончилось американской трагедией: Химейер, заварив себя в бульдозере, разрушил здание завода и ещё порядка десяти административных зданий и покончил жизнь самоубийством. Прежде, чем предпринять эти действия, он обращался в разные инстанции, но признался потом, когда с ним пытались вести переговоры, что «…без бульдозера и оружия меня никто не хотел слышать».Да, была идея снять фильм в США, но чуть позже я прочёл новеллу Генриха фон Клейста «Михаэль Кольхаас» со схожим сюжетом и понял, что это вечный мотив, и действие фильма следует перенести в современную Россию. Кроме того, эта ситуация универсальна не только в пространстве, но и во времени. Книга Иова — мы нашли параллели с ней, с древним библейским текстом, в котором тысячелетия назад сказано, что земля отдана во власть нечестивцам. Именно эта власть — морское чудовище, Левиафан, дьявол, другими словами, — испытывающая праведника Иова. Наш фильм — цепь интерпретаций, где звучит история библейского Иова, американца Химейера, русского мужика Николая Сергеева в их трагическом противостоянии с силой власти, уничтожающей человеческую природу и свободу.Но, даже несмотря на универсальность, география тоже имеет значение. Признаюсь, в первых вариантах сценария мы были уверены, что наш Николай тоже сядет на трактор и своротит мэрию. Однако, когда ты искренне и честно смотришь на предмет, то понимаешь, что такой финал в России не будет соответствовать действительности. Я понимаю, что если бы мы посадили героя на бульдозер и разгромили город, зритель был бы удовлетворён и спокоен. Ведь зло якобы наказано и справедливость, пусть и кинематографической ценой, восторжествовала. Это такой трудный вдох длиною в фильм, и, в финале, облегчённый выдох. Только где же здесь правда? …В фильме тихий и безутешный финал — это, по словам режиссёра, осмысленный приём, придуманный по ходу съёмок. Это такой высокий момент, когда сердце зрителя, кажется, рвётся, глядя, как мужчина, потерявший всё — дом, любимую женщину, сына, свободу, — плачет именно так — тихо и безутешно.И ощущение тотальной, непостижимой и несправедливой безнадёжности происходящего становится самым страшным приговором…Не знаю, может, мне показалось, что этот трёхчасовой диалог, в ходе которого Андрей Звягинцев отвечал на самые разные, порой неудобные вопросы, изменил выражение лиц у большинства зрителей, пришедших на встречу.
Изменился и уровень восприятия. Многие не только слушали (мы ведь часто приходим именно для этого, послушать-посмотреть) — задумывались. А после — благодарили. Искренне.
…Спустя два часа после встречи перезвонила приятелю, из тех, кто «Левиафан» не смотрел, но осуждаю…». Видела его в зале, но подходить не стала.Долго не отвечал на звонок. Потом зло проорал в трубку на предмет того, что «нечего тут всяким названивать без повода, когда понятно, что они хотят сказать!» Через два часа перезвонил сам: «Всё, что я слышал прежде про этот фильм, — такая лажа».И положил трубку…
* * *
В январе 2015 года фильм режиссёра Андрея Звягинцева «Левиафан» стал первым в истории российским фильмом (из советских эту премию — тоже единственная — получила лента «Война и мир» Сергея Бондарчука), удостоенным американской премии «Золотой глобус» в категории «Лучший фильм на иностранном языке».
Позже лента получила премию Лондонского сообщества кинокритиков и вошла в число номинантов на премию «Оскар».
В социальных сетях и патриотической прессе на авторов фильма обрушилась волна упрёков. Их обвиняют в очернении России и в политической конъюнктуре, а успех фильма объясняют следствием недоброжелательного отношения Запада к России.
Елена АБУМОВА