Да, кинофильмы совершенно не передают масштабы актёра Игоря Золотовицкого. Они показывают его другим, актёр в них как-то меньше, проще. Даже если просто о росте говорить: у Золотовицкого он всего на четыре сантиметра меньше двух метров, на экране же получается, будто актёр росточку чуть выше среднего. А уж если прибавить к этому профессиональную и духовную стороны вопроса?
Получается, представление о человеке складывают его роли, а они очень разные. Около семидесяти киноработ за тридцать с лишним лет, и кого там только не пришлось сыграть Золотовицкому!
На самом деле его лучшая роль в кино ещё не сыграна —это признаёт и сам актёр.
Счастливый билет
А вот театр — совсем другое дело. Театр — счастливый билет, который маленький мальчик из Ташкента, сын железнодорожника и буфетчицы, вытащил в детстве, когда пошёл записываться в шахматный кружок при Дворце пионеров.И поэтому сейчас признанный и заслуженный актёр так бережно относится к студентам Школы-студии МХАТ, где учился сам, где с 1989 года преподавал актёрское мастерство, а в 2013 году стал ректором.
Именно гастроли Школы-студии МХАТ в Хакасии и стали поводом встретиться с Игорем Золотовицким и его супругой, актрисой и режиссёром Верой Харыбиной. Не только встретиться, но и получить эксклюзивное интервью, в чём — из-за ограниченности во времени — заместитель художественного руководителя МХТ имени Чехова, директор Центрального дома актёра, ректор Школы-студии МХАТ, востребованный на все сто актёр театра и кино зачастую отказывает московским журналистам.
Наша профессия — это просто зараза
И первый вопрос был продиктован потрясающей многоплановостью Золотовицкого: актёр, режиссёр, педагог, директор культовой театральной школы и не менее культового Дома актёра.
— Как удаётся всё совмещать — а ведь есть же ещё семья, дети? Или вы потрясающе работоспособны?— Ну да, дети. Мальчик и… мальчик, — улыбается Золотовицкий. — И я вовсе не работоспособен. Думаю, всё у меня получается от того, что я, напротив, потрясающе ленив. Люблю отдохнуть. Поэтому делаю всё быстро и много, чтобы время оставалось.Если серьёзно, то для того, чтобы всё получалось, многое должно совпасть. Разумеется, в нашей профессии таланта никто не отменял, но есть и другие условия: ты должен понравиться режиссёру, художнику сцены, оператору, директору, худ-руку, и этот список бесконечен. Это должно совпасть, да ещё компания должна собраться хорошая, творческая. Много условий — и все мы свидетели таких ситуаций, когда что-то пошло не так. Столько талантливых людей на наших глазах не состоялись по той или иной причине или же проявили себя не до конца. Актёрская профессия сложна, и сколько бы актёр ни играл, он всегда будет не удовлетворён количеством работы. Лучшие роли всегда манят из-за горизонта, а когда снимаешься в кино, играешь в театре, то всегда думаешь о том, что эта работа скоро закончится, а это плохо, и нужно обязательно что-то ещё делать, играть, сразу, без перерыва. Это такая зараза, профессия наша! Просто настоящая зараза!
— Но вы не только состоятельны в профессии сами — много работаете в театре, в кино, но ещё и преподаёте актёрское мастерство.
— Это уже из серии «Кто, если не ты!». У нас нет специализации «театральный педагог», и секреты нашей профессии передаются, можно сказать, из рук в руки, из уст в уста. Меня в Школу-студию МХАТ пригласил преподавать мой учитель, Авангард Леонтьев. Его, в свою очередь, позвал Олег Павлович Табаков. Это он говорит: «Самое большое наслаждение для актёра — это образование» и много времени отдаёт работе со студентами. В России вообще уникальный случай: здесь возможно систематизированное театральное образование на государственном уровне, которому аналогов в мире нет. Это я говорю на полном основании. Опять же, если я успешен в профессии, это не значит, что я буду плохим преподавателем. Нет такого алгоритма: хороший артист — плохой педагог или наоборот. Это, знаете, может и совпадать. Надеюсь, что в нашем с Верой (Вера Харыбина. — Прим. авт.) случае это как раз совпало: мы и артисты хорошие, и студентов можем обучать. Вообще преподавание чего бы то ни было — это абсолютная химия, тут нет формулы, по которой у тебя получается или нет. У нас Саша Феклистов преподавал, замечательный актёр — ушёл. Я его спрашиваю: «Что ты ушёл?» Он отвечает: «Я не могу. Вижу, что у них не получается то, что я вижу, как я это замыслил, не могу с этим справиться, начинаю нервничать. А кому от этого хорошо?» То есть в театральном деле есть свои сложности и противоречия, и не всегда даже самый одарённый артист может с этим справиться.
Долговязый смешной мальчик из Ташкента
— Вам удаётся. Много хорошо зарекомендовавших себя на сцене или в кино актёров вышло из вашей мастерской. Что делаете, чтобы получалось то, что замыслили? По лицу не бьёте? — Да нет, конечно!
— А хочется?
— Иногда надо бы, — смеётся Золотовицкий. — Но если без шуток, то нашей Школе-студии МХАТ более 70 лет. Само название объясняет её главные задачи: «школа» — азбука, академизм, основа, а «студия» — взаимодействие, партнёрство, мастерство, уникальность, художественность. Мы в первую очередь должны пополнять кадры Московского художественного театра, при котором созданы, между прочим, в военном 1943 году. Создатель Школы-студии Владимир Иванович Немирович-Данченко всегда говорил о том, чтобы мхатовцы не обрастали штампами, чтобы не было застоя. Поэтому мы много работаем, гастролируем (без гастролей нет театра), ищем новые лица, интонации. Это архиважно. Театр ведь живое искусство, мимолётное.На днях пересматривал запись спектакля 1989 года «Мастер и Маргарита» Саратовского театра, выдающегося спектакля, но не мог не заметить, что интонации немного устарели. Задача Школы-студии МХАТ — соответствовать театральному времени, современным требованиям актёров, которые становятся всё более универсальными, и чтобы наши мхатовцы были самыми лучшими, как это было всегда.
— Наверное, выбор спектакля для просмотра не был случайным. Думаю, театральный вариант «Мастера и Маргариты» интересен вам ещё и потому, что вы дважды принимали участие в мхатовских постановках, сыграв Азазелло в спектакле «Бал при свечах» и Берлиоза в недавней постановке «Мастер и Маргарита» режиссёра Яноша Саса. Кто вам ближе из этих персонажей — Азазелло или Берлиоз?
— Я бы не стал сравнивать. «Бал при свечах» — легендарный спектакль Юрия Любимова, первая в СССР инсценировка романа Булгакова, разрешённая в 1977 году (а замысел вынашивался с 1964 года!) «в порядке эксперимента». Это история, в которой были задействованы самые знаменитые актёры того времени — Вениамин Смехов, Нина Шацкая, Леонид Филатов. Кстати, должен был играть и Владимир Высоцкий, Любимов предлагал ему роль Ивана Бездомного, но Владимир Семёнович не согласился — он готовился к роли Воланда. И я, совсем молодой, на сцене с Марком Исааковичем Прудкиным, великим мхатовцем, корифеем, — считайте, через одно пожатие со Станиславским. В то время, когда я вошёл в состав, спектакль уже был выездным, очень востребованным, мы зарабатывали деньги. Мы пять тысяч раз его сыграли на самых разных площадках по всему Союзу — от Южно-Сахалинска до Калининграда. Представьте, я юный, всё впервые — конечно, это был спектакль для меня биографический. А сейчас «Мастер и Маргарита» на мхатовской сцене — огромная постановка венгерского режиссёра… И я не могу сказать, что Берлиоз — моя любимая роль. Хотя у меня точно нет спектаклей, в которых я не хотел бы играть.
— Какое амплуа вам определили при поступлении в Школу-студию МХАТ? Ведь в то время в отличие от сегодняшнего для будущих актёров ещё при поступлении предполагались рамки определённого амплуа.
— Когда я поступал, у меня амплуа было —долгоногий, долговязый смешной мальчик из Ташкента.
— Вы из обычной советской семьи, папа всегда работал на железной дороге, мама — в буфете. Как они отнеслись к вашей идее вдруг стать артистом?
— Ну нет, артистом я стал не вдруг! Я всегда занимался в театральном кружке при Дворце пионеров, и, знаете, нас готовили замечательные люди. Может, ещё и поэтому театральная педагогика мне близка: в детстве, в Ташкенте, я, что называется, попал в добрые руки. Ну да, шёл в пятом классе записываться на шахматный кружок и свернул не туда — это судьба, безусловно. А родители мои гордились мной, помогали во всём.Они действительно были простыми людьми из семей крестьян, мастеровых. В войну чудом выжили. Моему деду Соломону удалось спасти своих детей, среди которых был мой отец, от фашистов чудом — он буквально закинул их в проезжавший последний советский поезд. Сам эвакуироваться не успел: убили в период оккупации. Папа всю жизнь работал механиком на железной дороге. Мамину семью в войну разбросало по миру: кто-то сейчас живёт в Израиле, кто-то — в Америке. А мама с братом тогда оказалась в Ташкенте. Она работала на заводе, потом перебралась в торговлю, работала заведующей буфетом в «Аэрофлоте». Они очень красивыми были: мама на молодую Мордюкову похожа, папа — на молодого Тихонова. Жить друг без друга не могли. Нас с сестрой любили очень, гордились. Я думаю, что и сейчас с небес они гордятся нами.
Поэтому с их стороны вопросов вообще не возникало, более того, когда я получил аттестат зрелости, папа поехал со мной в Москву подавать документы в театральные вузы — ему как железнодорожнику полагался льготный проезд. И во время учёбы они поддерживали меня так, как, наверное, мало кого из студентов в то время могли поддержать родители. В нашей семье всё было ориентировано на детей. Так же я строю отношения в своей семье. Во многом только настоящая, беззаветная родительская любовь позволяет детям состояться, пройти жизненные испытания молодого возраста, сделать правильные выводы.
Как поступить «на артиста»?
— Может, ещё и поэтому вы ректор Школы-студии МХАТ?— Видит Бог, я не хотел, — смеётся Золотовицкий. — Но в этом пространстве прошла вся моя жизнь. Как можно отказаться от предложения возглавить эту школу? В то же время у ректора очень много не творческой работы — финансы, которые надо выпрашивать, доказывать что-то, пробивать. Но всё же отношение к студентам у нас на самом деле очень хорошее. 20 человек на курсе — всех мы называем детьми, с каждым студентом занимается около двадцати педагогов, и я, без преувеличения, говорю: педагоги у нас любят своих студентов. Это помогает им вырастать хорошими людьми и актёрами.
— Что бы вы посоветовали выпускникам, которые хотят стать артистами? Какие тексты заучивать, как вести себя на творческом конкурсе, чтобы тебя заметили и взяли?
— Конкурс на нашу профессию в любом учебном заведении стабильно высок. У нас он примерно 150 человек на место. Естественно, берём тех, кто без этой профессии дальше дышать не сможет. Ну а тем, у кого есть выбор, куда поступать, стать актёром, например, или дизайнером, или даже юристом, лучше на самом деле подобрать другую профессию. Я искренне считаю, что от профессии актёра многих людей нужно спасать. Это раз.С точки зрения практической, советую поступающим выбирать для творческого конкурса тот материал, который нравится, которому веришь, — а не потому, что «это по литературе проходили» или чтобы кому-то угодить. Тогда будет гораздо легче справиться с волнением. Это два.
И третье. Сейчас очень важно даже не то, как ты читаешь, а чтобы тебя увидели как человека. Показать, что ты интересный, ты юная личность. И, конечно, готовиться нужно, читать, много читать, обязательно. Улавливаете мейнстрим? Но, добавлю, дело не в правильности чтения, даже нужно читать неправильно, читать, как чувствуешь, какие эмоции испытываешь от этого текста. Актёрская органика — это когда мы думаем этими текстами, когда мы живём этими текстами, когда мы молчим ими. Я же со своей стороны вижу, что молчит сейчас человек, думающий текстом автора. Я вижу это. И у абитуриента появляется шанс.
Неожиданный поворот от Горького
— Студентами Школы-студии МХАТ в Хакасии было показано несколько спектаклей. Реакция не всегда была однозначной. Например, постановка «Горький. Дно. Высоцкий», которую большинство зрителей приняли достаточно хорошо, не стала для театралов особенным откровением. Судя по отзывам в соцсетях, некоторым даже было жаль времени, потраченного на просмотр. Хотя то, с чем прежде гастролировали молодые мхатовцы, всегда было однозначно интересно и ново.— А я не верю такой статистике, где все сто процентов зрителей «за», и считаю прекрасным, что в этом вопросе нет единомыслия, дискуссия же на эту тему только приветствуется. Мы не скрываем никогда, что это дипломные спектакли и перед педагогами стояли определённые задачи. У Бориса Дьяченко, поставившего этот спектакль с третьекурсниками Школы-студии МХАТ, была задача увлечь студентов этим материалом. А что вы думали? Это для нас с вами, рождённых в СССР, Горький хрестоматиен и гордо реет буревестником. А для молодёжи совсем другая история — пойди их, увлеки. А мы, педагоги, должны это сделать, показать каким-то образом, какой месседж сегодняшним Горьким мы можем передать зрителю.
Мне нравится этот спектакль неожиданным поворотом, соединением Высоцкого и Горького. Это самобытно очень. А к чему придраться, конечно же, есть. Мы видели Олега Даля Пеплом, мы видели великого Сатина в исполнении Евгения Евстигнеева в постановке «На дне» театра «Современник». Но я не уверен, что та тональность прошла бы сегодня. Когда я говорю, что интонации меняются, я это имею в виду. Они искали современную интонацию. Этим-то театр и прекрасен. Признаюсь, что мы играем этот спектакль уже 12 лет и каждые новые студенты подают его по-своему, то есть спектакль живёт своей жизнью.
Бунтуешь? Аргументируй!
— Ваши студенты творческие, принимают ли они участие в социальной, общественной жизни? — Ну почему нет? Это дети — но это не маленькие дети. Это люди. Такой же срез общества, и все проблемы, которые есть в нём, находят отражение и в студенчестве. Молодые люди могут искать, заблуждаться, находить истину, формировать мировоззрение. Взгляды на жизнь могут быть разными, но, как сказал безмерно уважаемый мной писатель Даниил Гранин: «Совесть никто не отменял». И, конечно, их понятие совести должно совпадать с нашим. Сейчас такой раскол в обществе, в театре, все по-разному относятся к происходящим событиям, и это понятно, но мы должны в любом случае слышать друг друга. Проблема сейчас в том, что мы становимся нетерпимы к чужому мнению. Значит, нужно научить студентов тому, чтобы они слышали мнение своего однокурсника, пусть даже полярно противоположное твоему, а все противоречия решали в ритме дискуссионном, ведь театр — это особенная площадка для дискуссий, на которой можно говорить всё.
— То есть вы не хотели бы увидеть их в рядах бунтарей?
— Напротив, я хотел бы, чтобы они были настоящими бунтарями. Но бунтарями от гуманных идей. Чтобы они восставали против несправедливости, ненависти, отсутствия культуры, мракобесия, а не так, ради лозунгов. Хочу, чтобы они могли аргументировать свой протест, высказываться по существу — и никакая другая площадка не подходит для этого лучше, чем театр.
Елена АБУМОВА