Как говорится, не было печали, да социальные сети накачали.
Мне, человеку далекому от сферы вузовского образования, было
и невдомек, что за беда вдруг случилась с институтом саяно-алтайской тюркологии и восточных языков (ИСАТиВЯ ХГУ имени Н.Ф. Катанова). Но после досужих разговоров на тему: хакасский народ “последнего лишают” — пришлось оторваться от дел и взглянуть
“джинну из бутылки” прямо в глаза.
Как говорится, не было печали, да социальные сети накачали. Мне, человеку далекому от сферы вузовского образования, было и невдомек, что за беда вдруг случилась с институтом саяно-алтайской тюркологии и восточных языков (ИСАТиВЯ ХГУ имени Н.Ф. Катанова). Но после досужих разговоров на тему: хакасский народ “последнего лишают” — пришлось оторваться от дел и взглянуть “джинну из бутылки” прямо в глаза.
Чужая революция
Глаз, как и самого джинна, в наличии не оказалось. Зато в избытке обнаружились провокаторы, неразобравшиеся умы и желающие просто экстремально повеселиться.
С чего, спрашивается, такая “дискотека”? А с того, что плановая, заранее аргументированная и широко освещенная в прессе схема структурного преобразования Хакасского государственного университета вдруг явилась откровением для самих преподавателей и студентов ИСАТиВЯ, или, как привыкли говорить, ИСАТа. И, словно очнувшись ото сна, они взялись рисовать в интернете лозунги: “ИСАТ — последнее, что мы теряем”, “Больше сохранять нечего”, “Теряем возможность изучения хакасского языка”, “Приняли решение кулуарно”.
С последним не согласен сразу, поскольку газета “Хакасия” подробно рассказывала о грядущих изменениях в ХГУ еще в прошлом году. С остальным не согласился, когда внимательно изучил информацию, покопался в тех же сетях и встретился с ректором Хакасского государственного университета имени Н.Ф. Катанова Ольгой Штыгашевой. Первые выводы.
То, что молодые люди проявили активность, сознательность и неравнодушие, — светлый факт. Лично убедился: стоит лишь дать проблеме огласку, как она перестает быть проблемой. И то, что события в ХГУ явились достоянием широкой общественности, — уже твердая гарантия: с ИСАТом все будет в порядке. Но!
Плохо то, что, во-первых, бучу заварили студенты, представляющие иное государство, буквально уже потонувшее в кровавых революциях и беспорядках, — Кыргызстан. Нет, ребята, не надо импортировать в Россию свои забавы!
Во-вторых, плохо то, что, поддавшись общей истерии, никто не удосужился разобраться в сути происходящего. Знаете, ходить на площадь много таланта не надо, но вы сначала поймите, есть ли для этого хоть малейший повод.
Давайте попробуем разобраться вместе. Для чего внимательно взглянем на ту самую схему реорганизации ХГУ.
Да, было в университете 11 институтов, стало девять. Шесть учебных структур слили в два института, и таким образом институт филологии и межкультурной коммуникации включил в себя институт филологии и журналистики, факультет лингвистики и межкультурной коммуникации, институт саяно-алтайской тюркологии и восточных языков (ИСАТиВЯ).
Институт информационных технологий и инженерного образования включил в себя институт информатики и телематики, институт технологий сервиса и дизайна, инженерно-технический факультет. Налицо укрупнение подразделений, но это ли стало во главу угла при утверждении данной схемы?
Умри или работай
С этим вопросом я обратился непосредственно к ректору ХГУ Ольге Штыгашевой и выяснил, что тому на самом деле есть масса других причин.
И первая из них — огромный демографический провал, образовавшийся в неблагополучные 1990-е годы, что фактически означает катастрофическое снижение числа абитуриентов и студентов. По самым оптимистическим прогнозам, выбраться из возникшей ситуации мы сможем не раньше 2020 года.
Было бы не так страшно, если бы вслед за первой причиной не следовала вторая — под названием “83-й федеральный закон”. Он-то и определил статус ХГУ как бюджетного учреждения и способ его финансирования (субсидии).
Что это меняет? Да практически все.
Согласно названному закону государство снимает с себя субсидиарную ответственность за свои учреждения и, если какой-то вуз становится банкротом, оно не платит по его счетам (не спасает). Это одно.
Следующее. Теперь вуз обязан на бюджетные места по каждой специальности набирать только полнокомплектные группы в 25 — 30 человек. Считается, если вуз не может обеспечить такой набор бюджетников по какой-то специальности, значит, она не востребована и нет смысла тратить на нее бюджетные средства.
Третий момент. Проходной балл ЕГЭ напрямую определяет финансирование. Чем он выше, тем на большую стоимость государственной услуги может рассчитывать вуз.
И, кстати, финансирование подушевое. Есть тысяча студентов — на них и выделяются вузу деньги. Отчислили сто человек — субсидии уменьшились. Еще одно жесткое требование: на каждую ставку преподавателя — не менее десяти студентов.
Такие ныне правила игры в сфере вузовского образования, собственно, они и подвигли ученый совет ХГУ к принятию решения о пересмотре структуры университета. Лишь таким способом у вновь образованных институтов появился контингент — около тысячи студентов, а значит, и основание для их существования и развития.
Время, вперед
Если вы следили за моей мыслью, то заметили, что никаких специальных козней против ИСАТа никто не строил. Просто наступило время перемен, которые одни смогли воспринять адекватно, а другие — по старинке.
Возвращаясь к риторике сетевых выступлений в защиту хакасской культуры, замечу, что добрые начинания в них перевернуты с ног на голову. Да, 15 лет назад создание института саяно-алтайской тюркологии имело большое значение и глубокий смысл. И возглавил его такой выдающийся человек, как Степан Ултургашев. Но век не стоит на месте.
— В 2002 году, — вспоминает Ольга Штыгашева, — Степан Павлович акцентировал внимание на очень важном аспекте относительно того, что сельские ребята, которые поступают в университет, требуют адаптационных курсов и специального подхода, потому что они привыкли думать на хакасском языке. Первый курс для них очень тяжелый, им надо помогать.
Но по прошествии десяти лет я констатирую, что ситуация изменилась с точностью до наоборот. Наши студенты-хакасы не нуждаются в особом отношении или обособлении. Они бесстрашны, мобильны, креативны, они играют в КВН и являются заводилами во многих делах. Проблема с языком вообще утрачена, потому что они, увы, в большинстве им просто не владеют.
Возьмем тот же ИСАТ. В его составе 280 студентов (а когда-то было 411, 407, 393 и дальше по нисходящей). Большая часть из них — русские, тувинцы, представители других национальностей, и лишь треть — хакасы. А, скажем, в институте естественных наук и математики, институте непрерывного педобразования студенты-хакасы составляют треть уже от тысячи человек. Поэтому еще раз говорю, они в резервации не нуждаются.
Другое дело, что в резервации удобно чувствует себя ряд преподавателей. А между тем требования к ним возросли. Преподаватель вуза обязан заниматься наукой, он не может всю жизнь пересказывать чужие учебники. Ему необходимо вести собственные исследования и печататься в специализированных журналах. Только так приобретается имя в научном мире. Работайте сами, работайте со студентами, аспирантами, и вас будут признавать.
Ну а когда вы просто убеждаете сами себя в своей уникальности, но при этом не желаете соответствовать новым требованиям, очень сложно доказать такую идею миру. Целому поколению преподавателей нужно перестроиться, потому что мы должны давать качественное образование.
И здесь неуместны вопросы: почему закрыли нас, а не кафедру русской литературы, где восемь докторов наук? Кто вам мешает? Сегодня у нас один-единственный доктор по хакасской филологии — Венедикт Григорьевич Карпов.
В то же время есть молодые, талантливые кадры, но пока никто не готовит докторскую и не стремится получить звание доцента. Говорят, некогда — заняты учебным процессом.
Хорошо, мы уже создаем вам условия, освобождаем от преподавания, зарплату сохраняем, только делайте. В чем проблема?
— А действительно, в чем проблема?
— На мой взгляд, в том, что в республике хакасский язык изучает не больше
двух процентов хакасов-школьников. Причем
изучают они его либо только в первом-втором классах, либо один час в неделю. То есть обучение на хакасском языке не происходит в школах, и университет такой пробел восполнить не в состоянии. Это задача государства, которое должно пересмотреть сам подход к возникшей проблеме.
Мы свою лепту вносим. И вопросов с возможностью изучения хакасского языка в стенах ХГУ просто не существует. Напротив, ХГУ — это место, где активно изучают хакасский язык, где формируют и пропагандируют принципы сохранения хакасской культуры. Все условия для этого созданы, в том числе и посредством структурных изменений.
Уникальное знание
— Похоже, не все с этим согласны?
— Не согласны лишь потому, что мало кто потрудился вникнуть в суть происходящего. Внутривузовская деятельность — это сфера, где можно и нужно совмещать образование и науку.
Может, кто-то не заметил, но уже с 2009 года Россия окончательно перешла на двухуровневую систему образования. Теперь полноценным образовательным ядром считается линия: бакалавриат, магистратура, затем послевузовская — аспирантура, докторантура. Что, конечно, вызывает массу вопросов, но это уже закон, и он действует. Как? Постараюсь объяснить.
Наши бакалавры обучаются четыре года, и мы говорим — это высшее образование. Но в то же время бакалавр никогда не поступит в аспирантуру, потому что туда принимают… только с высшим образованием (специалистов и магистров). Таков парадокс системы.
В магистратуре учатся один-два года, и она является ступенью подготовки высших кадров — кандидатов и докторов наук. И далеко не каждый бакалавр может стать магистром, впрочем, как и не каждый вуз имеет право их готовить. Чтобы его получить, вуз должен иметь в своем составе научно-образовательные центры (НОЦ). То есть подразделения, которые последовательно формируют научную школу, и их работа востребована государством. Второй вид научной структуры, который может создаваться при вузе — НИИ.
И в ХГУ уже создали ряд НОЦев и только для хакасской филологии специально образовали НИИ — Институт гуманитарных исследований и саяно-алтайской тюркологии. Ведь мы понимаем, что ХГУ — единственное место в мире, где профессионально изучают хакасский язык, и всемерно этому способствуем. Поэтому завершать подготовку таких специалистов на уровне бакалавриата не имеем права, поскольку наша задача — сохранить это высшее образование. Да, студентов любых других специальностей можно отправить в магистратуру других вузов, а вот студентов хакасской филологии — нет.
Вот почему ХГУ вкладывает в НИИ свои очень ограниченные средства с тем расчетом, что рано или поздно появятся доктора наук и мы сохраним данное направление.
НИИ начнет свою деятельность уже
с 1 марта.
— А что все-таки с ИСАТом?
— Вынуждена заметить, что вопрос: “Почему вы спасаете ХГУ, когда надо спасать ИСАТ?” вообще не имеет логики. Как будто ИСАТ может существовать без ХГУ. Нонсенс. Как раз укрепляя позиции ХГУ, мы и спасаем ИСАТ!
И замечу, что преподавателей и администрацию ИСАТа мы стопроцентно трудоустроили, и сегодня с их стороны уже есть понимание. Если поначалу они боялись переходить в другой институт, теперь появляются предложения перейти туда в полном составе.
Набор по направлению хакасской филологии не может прерываться ни на один год, невзирая на то, востребована или нет эта подготовка абитуриентами или работодателями. Потому что, как я уже сказала, ХГУ — единственный вуз в мире, где готовятся такие специалисты.
И если в 2011 году мы набрали на бюджетные места только 10 хакасских филологов, то на 2012-й заказали 20 бюджетных мест, пять мест в магистратуре, плюс шесть мест в аспирантуре. И это только по филологии, а еще есть педагогика начальных классов с параллельным освоением хакасского языка. Как можно в таких условиях говорить о том, что кто-то что-то рушит или чего-то лишает?
Если же вернуться к тезису “больше нечего терять”, то при создании любого подразделения всегда ставятся задачи. И если они исчерпаны или не реализуются, нужно думать о новом качестве. ИСАТ развиваться перестал, и ему нужен глоток свежего воздуха, новый стимул для роста.
Но боюсь, что и это проблему не решит.
— Что вы имеете в виду?
— Я задаю всем вопрос: каким образом должна формироваться научная хакасская элита, если идет колоссальный отток ребят из региона? Уезжают лучшие. Те же выпускники катановской гимназии настолько хороши, что уезжают практически все. И никто не возвращается. То есть сегодня представители хакасской интеллигенции не считают нужным, чтобы их дети учились в Хакасии. Они предпочитают Москву, Санкт-Петербург, Европу. В то время как научной школы по хакасской филологии у нас ведь так и нет. Отсюда и это огромное многоточие, которое я вынуждена ставить в завершение нашей беседы…
Одного стыда мало
Не знаю, остались ли удовлетворены сказанным любители площадных акций, но, как говорится, слышащий да услышит. Дело в другом. Ладно, пошумели, покричали, потешили личные амбиции, да и успокоились. Но поднятый вопрос так и остался без решения.
Я крепко убежден, что проблема такого рода находится не в руке и не в ноге, а в голове. Никто, никакие факторы не помешают быть хакасу хакасом, а русскому русским, если они сами этого хотят. И все же, как правильно заметила Ольга Владимировна, университет не в состоянии возместить тот пробел, который образовался в семье, школе, круге общения. Если в семье нет языковой среды, как ребенок овладеет хакасским? Если нет достаточной школьной программы, как он закрепит и удвоит знания?
И, поверьте, это камень прежде все в мой собственный огород, потому что я русскоязычный хакас. Но как в таких случаях говорит один мой хороший друг (полноценный носитель хакасской культуры):
— Твоего чувства стыда уже недостаточно. Нужен стимул! Если тебе завтра скажут: “Господин Абумов, выучи родной язык и получи 30-процентную набавку к зарплате (как это и сделано в Татарстане), ты это наверняка сделаешь. А пока же получается, что дети некоторых учителей хакасского языка как раз им-то и не владеют. Кому здесь предъявлять претензии? Уж в любом случае не ХГУ…
Юрий АБУМОВ