Начиная с 90-х годов прошлого века автору этих строк неоднократно приходилось рассказывать про одну из самых необычных гор Среднего Енисея — Куню.
Большая часть моих газетных статей была посвящена археологии этого места. Сегодня же речь пойдет о топонимике (от греч. tоpos — место и оnyma — имя, название) и мифологии — темах взаимосвязанных, но и малоизвестных даже среди краеведов.
Итак, интересующая нас гора находится на левом берегу Красноярского водохранилища близ поселка Усть-Абакан. Туристов она привлекает открывающейся с ее вершины живописной панорамой и наличием редких археологических памятников — крепости све и многочисленных петроглифов (наскальных рисунков) на прибрежных утесах. Высота Куни — более 400 метров. Подобные ей возвышенности принято именовать куэстами: северо-западный, северный, северо-восточный и восточный края горы обрываются вниз почти отвесными кручами, а западный, юго-западный и южный склоны пологие. Поверхность горы обильно усеяна шрамами геологоразведочных шурфов и траншей второй половины XX столетия. В некоторых местах видны следы незаконной деятельности кладоискателей.
Еще 4000 лет назад, в эпоху ранней бронзы, люди использовали эту гору как крепость. Представители окуневской археологической культуры построили из плитняка защитную стену, протянувшуюся по гребню, отделяющему пологие склоны горы от ее внутренней части, не менее чем на 2,5 километра. Во внутренних логах от неприятеля укрывались женщины, дети и старики, домашний скот, а мужчины-воины обороняли от наступавшего противника окружающие высоты. Древний оборонительный рубеж периодически подновлялся, использовался по своему прямому назначению и представителями последующих археологических культур, вплоть до средневековья. Это подтверждают археологические находки и сотни разновременных наскальных рисунков.
Подкунинская писаница насчитывает более 320 различных изображений: людей, животных, предметов вооружения и быта, загадочных знаков, сцен охоты, войны, религиозных праздников. Петроглифы Куни бесценны и эксклюзивны. Достаточно сказать, что только тут есть геральдическое изображение единорогов, нанесенное на отвесный береговой утес безымянным камнерезом в III — IV веках нашей эры. То есть жители Среднего Енисея знали, как выглядит это мифологическое животное на сотни лет раньше, чем народы средневековой Европы!
Интересна эта гора не только наскальными рисунками. Загадки начинаются с самого названия — Куня. Именно так она и указана на топографических картах советского времени, хотя никто не знал, кем придуман этот топоним и с чем он изначально связан. Не с туркменским же названием «Куня-Ургенч» (это древняя столица Северного Хорезма). Хотя слово «кунь» — общетюркское и означает «солнце»…
В начале «нулевых» широко распространилось другое название — Кюн таг, или гора Солнца. Произошло это стараниями местных и заезжих космоэнергетов. При этом последние ссылались на старинный хакасский ороним (вид топонима, означающего собственное название рельефа местности) — Кÿнÿ таF, в действительности имеющий совершенно иное значение.
Об истинном смысле названия горы, сакральной для хакасов этнографического времени (конец XIX — начало XX века), сообщает в одной из своих научных статей историк Венарий Бурнаков. Этимология названия священный горы Кÿнÿ таF (буквально — гора Ревности) восходит к легенде о безымянном хакасском князе и двух его ревнивых женах. Текст этого фольклорного произведения впервые опубликован еще в 1833 году И.С. Пестовым в «Записках об Енисейской губернии». Позднее варианты легенды неоднократно публиковались другими исследователями.
Согласно повествованию ставка легендарного князя располагалась на обозначенной горе. Там жили и две его супруги — «чудные красавицы, которые так ревновали одна другую, что никак не могли встречаться хладнокровно. Любя равно обеих, князь употреблял всевозможные меры, чтобы устранить всякое столкновение между ними, а потому держал одну жену на одной стороне горы, а другую — на другой. Но во время одной перекочевки они, несмотря ни на какие предосторожности, сошлись и убили друг друга». По легенде на перевале, где произошла эта трагическая история, образовалась большая впадина. В ней на некотором расстоянии друг от друга и захоронили княжеских жен, а поверх могил соорудили большие каменные насыпи — обаа.
Об особом сакральном статусе Кÿнÿ таF в культуре хакасов с XIX века неоднократно сообщали многие исследователи. Так, И.С. Пестов в 1833 году писал по этому поводу следующее: «Куна большая каменопесчанная гора, повыше устья реки Биджи, недалеко от впадения реки Абакан в Енисей, расстоянием на версту, где оная гора составляет как будто выгиб; на ней лежат две груды камней, называемые могилы, и друг от друга недалеко, на которые и поныне приезжающие татары кидают по камешку или по прутику». В 1852 году подобную картину наблюдал окружной минусинский начальник Н.А. Костров, сообщавший: «Песчано-каменистая гора Куна лежит недалеко от впадения Абакана в Енисей. На ней, недалеко друг от друга, находятся две каменные возвышенности, называемые простым народом могилами. Если качинцу случается ехать мимо этих могил, то он останавливается, слезает с лошади, берет два камня и кладет по одному на каждую из могил». Подобные обрядовые действия, отправляемые местным населением в этой местности, были отмечены в 1900 году Е.К. Яковлевым. Схожие этнографические сведения о священной горе Кÿнÿ таF в 1975 году от информатора Р.И. Киштеева (1907 года рождения) удалось записать томской исследовательнице М.С. Усмановой: «Кÿнÿ — это ревность. Там же на перевале есть большая яма. Вот как она образовалась. С двух сторон горы жили две женщины. Они подрались из-за ревности и убили друг друга. Там, где они боролись, образовалась яма, там же эти женщины и похоронены. Если я в первый раз проезжаю, то обязательно бросаю туда палку. И так каждый. Говорят, что, если не бросишь, черти будут чудиться. Будто эти бабы и чудятся людям».
Кÿнÿ таF примечательна еще и традиционным общественным обрядом — Тигiр тайыF («жертвоприношение Небу»). В 1854 году на проводимый там местными жителями ритуал обратил внимание исследователь И.П. Корнилов: «…и ныне инородцы избирают высокие места для моления и принесения жертв; таковы горы Изых и Кунэ в Качинской степной думе Минусинского округа». По свидетельству исследователя Е.К. Яковлева, хакасы проводили ежегодное коллективное моление Небу в «июньское полнолуние». Обряд носил не родовой, а территориальный характер. Для отправления ритуала Тигiр тайыF на горе Кÿнÿ таF собиралось в большом количестве коренное население, проживавшее в долинах рек Абакан, Ташеба и Биджа. При этом принимать непосредственное участие и даже присутствовать на обряде могли только мужчины. Согласно традиции женщины и даже животные соответствующего пола в это время не имели права находиться на священной горе.
Цель обряда — испрашивание у верховного божества Неба дождя, а также благополучия в семейной жизни, хозяйственной деятельности, удачи в делах. В 1900 году Е.К. Яковлев сообщал: «…все, кто пользуется благоволением «света», у кого «скот плодится, добро не пропадает, дети ведутся», приносят белых холощеных барашков с черными щеками, как благодарственную жертву; неудачники приносят умилостивительную жертву». Сам обряд проходил следующим образом. Его участники посредством жильных ниток прикрепляли на головной убор белые и синие ленты — чалама. Поднявшись на гору, мужчины снимали ритуальные ленты и в знак подношения божествам подвязывали их на священную березу — пай хазын. Жертвенных баранов-валухов кололи специфическим способом — öзеп. Туша свежевалась на земле. При этом следили, чтобы ни капли крови не пролилось на землю. Разделанное мясо и легкие клали в специальный большой котел и варили без соли. Шкуру вместе с кровью, внутренностями и конечностями сжигали на костре. Приготовленное мясо перекладывали на жертвенный стол — типсi, изготовленный на месте из березовых ветвей. Его располагали у почитаемой березы.
Руководил обрядом уважаемый всеми старик, хорошо знавший обрядность и именуемый алFысчы. Стоит отметить, что согласно хакасской традиции шаман не имел права на отправление ритуала Тигiр тайыF.
АлFысчы брал в руки берестяную ложку (тос сомнах) и берестяную чашу (тос аях), наполненную кумысом (айраном, молоком, мясным бульоном) с творогом. Произнося молитвы, он делал подношение пищи Небу, а затем и сакральной березе. Это священнодействие происходило путем разбрызгивания жертвенной пищи ложкой вверх — к Небу, а потом и на само дерево. Далее руководитель со всеми участниками обряда, продолжая чтение молитвы-обращения, совершал троекратный обход березы по солнцу. Верующие в процессе кругового движения разворачивались лицом на восток, делали небольшую остановку, воздевали к небесам руки и восклицали: «Ау! Ау!». АлFысчы при этом с благопожеланиями плескал жертву по четырем сторонам света. Обряд заканчивался обильной трапезой, состоявшей из мяса заколотых баранов, молочных и спиртных напитков. По окончании праздника остатки пищи и кости сжигали в костре.
Сергей АМЕЛИН