История эта произошла в 1852 году. Инородец Андрей Адояков, причисленный к Сагайской степной думе разнородных племен, взял в долг кобылу у своего зажиточного соплеменника Чобоя Ленева. Но вернуть ее вовремя не смог. Чтобы взыскать с Адоякова долг, Ленев обратился в Думу. Родоначальник Орешков вынес странное решение: раз с бедного должника нечего взять (гол как сокол), то пусть рассчитается… женой — отдаст ее Леневу до погашения долга.
Заступник
Сегодня нам это кажется дикостью. Но в то время подобные решения вовсе не казались таковыми. Более того, нисколько не противоречили законам, действовавшим тогда у местных племен. Богатые инородцы взыскивали долги с неимущих соплеменников детьми, женами, а если таковых не имелось, самого должника брали в кабалу.
Куда деваться бедному должнику? Степь большая, а укрыться некуда — везде найдут соглядатаи богатого бая. Решил Адояков искать спасения у казаков в Таштыпской станице. Переехал с семьей туда жить. Нанялся в работники. Но вскоре беглеца обнаружили. Жену у него все-таки отобрали и отдали Леневу.
Есаул Кребер, командовавший тогда 5-й сотней Енисейского казачьего конного полка (туда входили и таштыпские казаки), велел вернуть жену мужу. Казаки так и сделали… Так возник конфликт между Сагайской степной думой и казаками из Таштыпа. Родоначальник Орешков упорно требовал, чтобы ясачного Андрея и его жену Улуту выслали из станицы … “Разруливать” ситуацию пришлось зауряд-хорунжему Сурикову, который в сентябре 1852 года был назначен командующим 5-й сотней.
Вник Суриков в ситуацию и… возмутился так же, как его предшественник, есаул Кребер. Да разве можно так с семьей поступать?! Суриков поддержал казаков и тоже вступился за обиженных. Благородный порыв. Только вот беда: не имел он на это права. Уже год, как действовало новое “Положение об Иркутском и Енисейском казачьих конных полках”, принятое 4 января 1851 года. В положении было сказано: “воспрещается на землях полков водворяться людям, не принадлежащим казачьему сословию”. А значит, ни он, хорунжий, ни станичный начальник не имели права давать прибежище семье Адоякова. Конечно, хорунжий хорошо понимал, что может нажить себе неприятности.
Послал Суриков письмо в Думу, в котором напомнил, что Адояков с женой своей Улутой проживает совместно уже около 20 лет, “имеет притом детей: сына семи лет и дочь, в нынешнем году рожденную”. А потом хорунжего словно прорвало. Вместо казенных бездушных фраз в официальном ответе написаны такие слова: “она хоть и была сговорена в наложницы ясачным же Чобой Леневым, за которым и считалась Думою в замужестве, но это вовсе несправедливо”.
“Наложница”, “несправедливо” …Как негодует хорунжий! Заканчивается это письмо, хранящееся в фондах Национального архива Республики Хакасия, отказом Сурикова выслать чету Адояковых из станицы, потому что они оба… больны. Это уже и вовсе не довод, а отговорка. Даже как-то по-детски наивная отговорка… Но посмотрите, какого решительного и горячего защитника нашла семья Адояковых в лице командующего 5-й казачьей сотней.
В авторе письма чувствуется человек молодой, с добрым, отзывчивым сердцем, прямодушный и пылкий. А еще в нем угадывается человек, не утративший юношеского максимализма, наделенный обостренным чувством справедливости. Таким он и был — Марк Васильевич Суриков, родной дядя художника. Именно он осенью 1852 года был назначен командиром 5-й сотни Енисейского казачьего конного полка.
Младший брат
Дядя Марк… Крестный отец маленького Васи, будущего художника. У отца Васи, Ивана Васильевича, было два брата. Одного тоже звали Иваном — в те времена нередко детям в одной семье давали одинаковые имена — по церковному календарю. Два Ивана были погодками. А младший, Марк, — поздний ребенок в семье. Родился он… Впрочем, с его годом рождения произошла путаница у исследователей. В весьма солидных и авторитетных изданиях указывается, что Марк Васильевич родился в 1829 году. Однако в материалах известного красноярского архивиста Степана Мамеева, который по заданию Третьяковской галереи работал над родословной художника, мы находим другие данные. Он приводит вот эту запись из метрической книги Всехсвятской церкви Красноярска: “… 11 декабря 1856 года умер Енисейского конного казачьего полка зауряд-хорунжий Марк Васильев Суриков, 30 лет, от чахотки”. Выходит, что он родился в 1826 году.
Появился Марк на свет, когда родители его считались уже людьми преклонного возраста: отцу, Василию Ивановичу Сурикову, было 47 лет, а матери, Наталье Афанасьевне, минуло 45. Двум старшим братьям по разнице в возрасте (18 и 19 лет) младший братец годился в сыновья. Детство Марка, скорей всего, прошло в Туруханске, где отец командовал казачьей сотней. Во всяком случае, в исповедных росписях туруханского Преображенского собора за 1833 год Марк вместе с матерью записан в составе семьи сотника Василия Ивановича Сурикова.
Мальчику было десять лет, когда умер отец (похоронен в Туруханске). Наталья Афанасьевна вернулась с сыном в Красноярск. Заботы о младшем брате разделили с матерью старшие сыновья. Марк, когда подрос, последовал примеру отца и брата Ивана, которые, как и многие из предков и родственников Суриковых, были казаками. Он поступил на службу в Енисейский городовой казачий полк. В 22 года Марк Васильевич имел звание зауряд-хорунжего — это младший офицерский чин в казачьих войсках.
Тропка из детства
Воспоминания художника Сурикова: “Дядя Марк Васильевич — он уже болен был тогда, мне вслух “Юрия Милославского” читал. Это первое литературное произведение, что в памяти осталось. Я, прижавшись к нему под руку, слушал”. Можно сказать, что именно он, Марк Васильевич, первым пробудил в сознании будущего художника интерес к истории Отечества, читая мальчику популярный тогда роман М. Загоскина “Юрий Милославский, или Русские в 1612 году”. В то время далеко не в каждом богатом доме можно было увидеть книги, журналы. А в доме Суриковых они были всегда. “Дяди Марк Васильевич и Иван — образованные были. Много книг выписывали. Журналы “Современник” и “Новоселье” получали. Я Мильтона “Потерянный рай” в детстве читал, Пушкина и Лермонтова. Лермонтова любил очень”, — вспоминал художник.
Образы, которые возникали при чтении, будили детское воображение, западали глубоко в душу. Пройдут годы, и мальчик, ставший художником, нарисует иллюстрации и к “Потерянному раю” английского писателя Мильтона, и к произведениям Пушкина, Лермонтова. Оттуда, из далекого детства, протянулась тропка к “преданьям старины глубокой”. Тропка, которая стала потом главной дорогой в творчестве художника Сурикова.
Командир 5-й сотни
Назначение Марка Васильевича командующим 5-й сотней произошло не совсем обычно. Дело обстояло так. Лето 1852 года — время напряженное, переломное для сибирского казачества. Началось осуществление реформы казачьих войск Восточной Сибири. Красноярск посетил с инспекционной поездкой командующий бригадой Моллер. Войсковой старшина Александр Степанович Суриков предложил тогда назначить Марка Васильевича командующим 5-й сотней вместо есаула Кребера, которого переводили в штаб полка. Но Моллер предпочел назначить на эту должность зауряд-сотника Андрея Степановича Затрутина.
Выехал Затрутин в Таштып, принял сотню и уже направил в Минусинск окружному начальнику сообщение о том, что приступил к исполнению своих обязанностей. Сообщил еще, что пограничный форпост Таштыпский теперь переименован в казачью станицу, и он, сотник, “квартирою расположен” в этой станице. Но неожиданно в Иркутске командующим бригадой назначают Александровича, и теперь уже он приезжает с инспекционной проверкой в Красноярск. Войсковому старшине Сурикову удается убедить Александровича отменить приказ Моллера и назначить командиром 5-й сотни Марка Васильевича, а Затрутина вернуть в 3-ю сотню. Я уже вижу ироническую улыбку на лице проницательного читателя: дядя хлопочет о племяннике, определяет его в “теплое местечко”. Вот оно, засилье родственных отношений на службе… Как нам это знакомо! Сначала я тоже так подумала. Но потом пришла к другому выводу.
Выгодно ли было самому Затрутину назначение в 5-ю сотню, если он уже являлся сотником в 3-й? Нет. Жалованье он продолжал получать такое же, но приходилось подолгу жить вдалеке от дома, в приграничной станице, расположенной в таежной глухомани. Штаб 3-й сотни находился в Торгашинской станице, поблизости от Красноярска. А штаб 5-й — в станице Таштыпская. От Красноярска до Таштыпа — 700 верст. Да и сами станицы и форпосты 5-го сотенного округа далеко раскиданы друг от друга. Командиру сотни приходилось постоянно быть в разъездах. А еще казаки 5-й сотни дважды в год отправлялись к пограничным знакам на границу с владениями Китая. А это — многодневный и трудный путь.
Наталья Калеменева
Минусинск
Продолжение следует