30 октября — День памяти жертв политических репрессий
Долг совести
1989 год. Помню, как во всех газетах страны, в том числе и в «Хакасии», стали появляться статьи о политических репрессиях 1930-х годов, масштабы и жестокость которых поражали. Помню, как на эту тему неоднократно выступала по телевидению работник Хакасского областного краеведческого музея Галия Нефедова. Она собирала документальный материал для музейной экспозиции, входила в контакты с бывшими репрессированными, с детьми «врагов народа». Нашла и меня, привлекла к работе актива, созданного при музее. Мы съездили в Минусинский краеведческий музей на конференцию, посвящённую политическим репрессиям, поделились опытом начавшейся работы. Она не была простой. Люди, которые пережили ужас лагерей или преследования семьи, порой не хотели касаться больной темы. Были и слёзы.Очень активно подключился Владислав Михайлович Торосов, помог провести организационное заседание актива, дал полезные советы. Были отпечатаны в типографии бланки анкет и разосланы по всей Хакасии. Считаю, это помогло установить имена многих жертв политических репрессий.Неоценимую помощь оказал работник юстиции Юрий Степанович Ултургашев, помог в работе с подлинными судебными делами. С нами работали Ираида Андреевна Барашкова, Клара Михайловна Шаламова (Торосова), Клара Романовна Кызласова и другие. Было четкое понимание: не вернуть в нашу историю имена невинных жертв — значит, предать и убить их во второй раз.Вот так были сделаны первые шаги к созданию Хакасского общества «Мемориал».Вспоминается история, связанная с одним из 200 писем, поступивших в Хакасский краеведческий музей. Я сразу отложил его в сторону. Писала Зоя Прокопьевна Куковенко из Таштыпа о своём муже, репрессированном в 1938 году. Заинтересовало то, что он, Василий Кузьмич Абраменко, белорус, проходил по делу бывшего председателя Хакасского облисполкома Михаила Григорьевича Торосова как «участник антисоветской правотроцкистской организации, которая ставила перед собой задачу отторжения Хакассии от Советского Союза под протекторат Японии». Да, вот так, ни больше, ни меньше.Я написал письмо в Таштып с просьбой уточнить детали, и вот состоялась встреча с Зоей Прокопьевной. Это был трудный разговор о прошлом.Василий Абраменко родился в 1913 году в деревне Липовка Могилёвской области. В 1936 году приехал в Абакан в гости к родственникам, да и остался жить. Устроился на работу в облзаготзерно, бухгалтером. Арестовали весной 1938 года. Допросы у следователя, побои, подвал, залитый водой, в котором Василий Кузьмич, избитый, с пробитой головой, однажды чуть не утонул. Ссылка на то, что он белорус и «отделять Хакассию» и не мыслил, не помогала. Следователь упорно «делал» его активным членом организации Торосова.Следствие закончилось 58-й статьёй УК, обвинением в контрреволюционной деятельности и лагерем в Кайеркане. Оттуда Василий Абраменко вышел на поселение (без права выезда) только в 1953 году.Лишь в марте 1956 года Василию Кузьмичу официально выдают документ о полной реабилитации. Его, постаревшего и замученного, бьёт крупная дрожь. Заметив это, ему говорят:— Пойдите вот напротив в ресторан, сядьте, выпейте и закусите. Вы теперь свободный человек.Трудно давался Зое Прокопьевне рассказ. Прошлое стояло перед глазами, полными слёз. По её словам, Василий Кузьмич вернулся в Хакасию, но в Абакане, где многое напоминало об аресте, жить не стал, уехал в Таштып. Работал экономистом в районном узле связи.
Насколько годы неволи сократили жизнь бывшего сталинского зека — лагерника Абраменко, лишь богу известно…
«Я скоро, сынок…»
В первый раз моего отца, Леонида Леонтьевича Евдокимова, 1903 года рождения, арестовали в начале ноября 1937 года. Пришли ночью, и мать с отцом сразу поняли, почему стучат, зачем пришли.Примерно за год до этого вызывали отца в отдел НКВД — продержали до утра. Предлагали тайно сотрудничать, а он не соглашался.— Значит, мы можем делать грязную работу, а ты не можешь, — бросил сотрудник НКВД. — Подумай, Евдокимов.Родители решили бежать из Абакана. Вместе с семьёй брата моего отца и дальними родственниками Барашковыми выехали в Сталинград. Тамошняя родня матери приняла сибиряков. Отцу предложили работу на тракторном заводе, но… Жара, степь, плохая вода, неважное самочувствие матери (она была беременна) — в общем, родители решили вернуться. Когда арестовали отца, начальника налогового отдела облфо, мне было шесть месяцев от роду, старшему брату — 12 лет. Мать, Александру Андреевну, вместе с нами выставили из квартиры. Сначала на улицу. А потом на санях перевезли в район Абакана, называвшийся «Хакасией» (около Никольской церкви). В доме по улице Пролетарская, кроме нас, жили и другие семьи, которых постигла такая же беда. Торосовы — Клавдия Терентьевна, её ослепшая свекровь, четверо детей. Сидоровы — мать и четверо детей. Давыд Иванович Сидоров до ареста возглавлял Боградский райком ВКП(б). Потаповы — мать и трое детей. Глава этой семьи являлся председателем Усть-Абаканского райисполкома. Аргудаевы. Александр Макарович Аргудаев до ареста работал председателем Абаканского горисполкома.Потапов держался стойко, отказывался что-либо подписывать, старался всех воодушевлять. Был лишён передач. Сумел послать жене письмо, и её несколько раз вызывали на допрос. Сына-десятиклассника исключили из комсомола и из школы. Судила Потапова выездная тройка УНКВД. Дали 20 лет лагерей и пять лет поражения в правах. Работал на Севере, там в лагере заболел и умер.Прожили на Пролетарской около года… Насколько помню, Торосовы уехали в Изыхские Копи, Сидоровы к старику-отцу в Абазу. А мы остались в Абакане. Мать сумела купить половину избушки в одну комнату по Ленина, 13 (сейчас там расположен автовокзал). Деньги остались от отца, он помаленьку копил — мечтал иметь свой дом с огородом.Началась война. Старший брат Виталий ушёл защищать Родину. С войны он не вернулся, пропал без вести в декабре 1943 года. Я рос больше на улице с соседскими ребятишками. С лихвой познал, что такое голод и безотцовщина.Мы любили ходить на рынок, пробовали товар (семечки, ягоды, ранетку), и понятно, что торговцы нас гнали ещё издали. Несколько раз попадали в облавы. Рынок перекрывали вооружённые девушки и по одному выпускали, проверяли документы. Нас не трогали, но было страшно.Часто на рынке ловили воров, большей частью подростков. Били их зверски, пока не спасали милиционеры. Милиция была тут же, на горке (теперь там киноцентр «Наутилус»). Обычно злоумышленники мчались к бане (на пересечении нынешних улиц Пушкина и Маршала Жукова) и дальше — в огромный овраг, где легко можно было спрятаться.Мы неслись следом и думали: вот сейчас милиционеры откроют стрельбу. Позже выяснилось, что их револьверы даже не были заряжены.Спустя десять лет отец вернулся. Я был рад ему и подаркам: ножику и кульку шоколадных конфет. Вечером пришли Барашковы, и при встрече отец заплакал. Я тогда не знал, что они плачут об Андрее Евгеньевиче Барашкове — отце Ираиды Андреевны, бывшем преподавателе сельхозтехникума. После ареста в 1938 году ему не суждено было вернуться. Как потом выяснилось, Андрей Евгеньевич был расстрелян.Мы стали жить лучше. Отец вернулся на работу в областной финансовый отдел, мать работала библиотекарем сельхозтехникума. Появились корова Красуля, два поросёнка. Однако же пережитый голод до сих пор не могу забыть.Прошло два года, и однажды летом… Мать ушла в баню, я возился во дворе. Зашли двое ничем не примечательных мужчин, пригласили отца в избушку. Я ещё удивился: разве можно так делать — полы-то свежепокрашенные. А они втроём зашли и минут через двадцать вышли, на плече у отца висел рюкзак. Они направились к калитке.Я, двенадцатилетний, почувствовал, что происходит что-то неладное, страшное:— Папа, ты куда?— Я скоро, сынок, — ответил он, резко отвернулся — и в калитку.Так его арестовали второй раз.Когда мать вернулась домой и поняла, что произошло, она заголосила. Сбежались соседи, и одна из них, Буриха (Бурова), рассказала, что двое в штатском долго сидели напротив на скамеечке и, видимо, специально ждали, когда мать уйдёт. Они истоптали весь пол, забрали документы, почётную грамоту отца и даже школьные тетради Виталия.Отец сидел в подвале НКВД. Мы ходили туда, передали кое-что из одежды. Мать вся почернела, сказала, что отец совсем пал духом.
Спустя некоторое время мы стали получать от него письма из посёлка Абан. Отца туда сослали. В марте 1950 года мы с матерью уехали к нему. Ссылка для нас тянулась до 1957 года.
Второй арест. 1949 год.
Юрий ЕВДОКИМОВ, Абакан