Предлагаем вниманию читателей новые стихи нашего замечательного поэта — Натальи Ахпашевой. Есть пророки и в своём Отечестве: произведения Натальи Марковны без малейшей натяжки можно отнести к вершинам российской литературы. Глубокие мысли, образы, неожиданные рифмы… По большому счёту и предисловия-то никакие не нужны: «пейте» стихи по глоточку, со смаком, ищите созвучие со своим внутренним миром. В их простоте — сложный узор мироздания…
* * *
Под зелёным стёклышком секрет —
бусинка и фантик от конфеты.
Лето. Полдень. Шесть, наверно, лет.
Мам, купи мне куклу, как у Светы,
чтоб умела глазки закрывать,
по слогам выкрикивала «мам-ма».
Я учусь, как взрослая, читать:
мама, Мила, мыла, Рома, рама.
Шмель над медуницей: жу-жу-жу!
Бусинка — из красного коралла.
Ни за что я Свете не скажу,
где в саду секретик закопала!
А у нас печальные дела,
плакала на кухне тётя Гапа,
будто тётя Зоя умерла…
Но бессмертны мамочка и папа!
* * *
Лишь только несмело забрезжит, как,
где омуты не глубоки,
серебряным бреднем старик-рыбак
водит по дну реки.
Вдоль кромки плещет сырая тьма,
и на поверхность воды
стекает густой — молоком — туман
с его седой бороды.
Но утро уходит стайкой мальков
сквозь серебро прорех…
И всё-то счастье, и весь улов —
лукавый русалочий смех!
* * *
Надежда злая, как стилет,
вдруг в сердце угодит, не целясь…
Но не обманывайся, нет,
на счастье честное надеясь.
Навстречу взгляду взгляд скользнул —
опасен и молниеносен,
и твой скучающий июль
смутил случайно чью-то осень.
Но чем позднее, тем верней
сгущается предчувствий замять,
что в каждой радости твоей
чужая воскресает память.
Там, в этой памяти чужой
не потускнеет, не убудет —
весёлый, сильный, молодой,
каким с тобой уже не будет.
* * *
Ребятня из вольницы окрестной
взобралась на рубленый забор.
Правнукам оставив дом в наследство,
тихо помер дедушка Егор.
Во дворе не то чтоб суматоха —
тесен нынче стал просторный двор.
Не щадила мужика эпоха,
но и сам не промах был Егор.
Оттого ко другу дорогому
медленный идёт соседей ряд,
и в надрыв, как по отцу родному,
городские снохи голосят.
А потом столы торцами сдвинут,
чтоб вошли и люди, и семья,
как снесут отцову домовину
на погост смурные сыновья
и к другой могилке подхоронят…
Заждалась, родимая, поди?
И к утру печаль в траву изронят
гулкие июльские дожди…
Но и нас за наши окаянства
не минует божья благодать;
во дворцах да на перинах царских —
всё едино, милый, помирать…
* * *
По дороге кружной,
от большака в стороне,
мчит намётом верховой
и в перемётной суме
неплохой везёт хабар,
с удалых трудов навар.
Скоро солнцу всходить.
Шевелись, волчья сыть!
А на обочине — другой
бедовый молодой
не пьянёшенек лежит,
сотоварищем убит.
Снаряжались вдвоём.
Веселиться одному.
Ходи, хата, ходуном —
вдвое прибыло ему
и хлопот, и забот…
Позабыты имена.
Повернул коловорот
на иные времена.
Всё ж держи в кармане нож,
как с дружками начнёшь
вдругорядь бабло пилить —
честь по чести делить.
МОЙ СЕРЫЙ ПЁС
Здесь мир привычен к стуже и снегам.
Ревут по трассе мимо лесовозы.
Шершавой рукавицей по щекам
внезапные размазываю слёзы.
Пронзительнее раны ножевой
необратимость медленных
мгновений —
мой серый пёс лобастой головой
беспомощно уткнулся мне в колени.
Ты шёл за мной по кромке бытия,
где выжить — не последняя забота,
а там, куда теперь тропа твоя,
привольный край и славная охота.
Идут камазы мимо, сквозь пургу
выхватывая фарами из мрака,
что кто-то на обочине в снегу
скорбит над умирающей собакой.
Тускнеет с укоризной влажный взгляд.
Ну вот и ты уходишь без возврата,
из всех меня постигнувших утрат —
и меньшая, и горькая утрата…
БЕТХОВЕН. «СУРОК»
Я помню, как урок простой
давался мне с тоскою:
«Из края в край иду с сумой,
и мой сурок со мною».
Зря обижались на меня
счастливые подружки,
пока упорствовала я
на скрипке-четвертушке.
Сердито закусив губу,
забыв о доле лучшей,
тянула — через не могу —
мизинец непослушный.
И было, слёз не удержать,
жаль маленьких скитальцев,
и больно — струны прижимать
подушечками пальцев…
Но вот, как будто на парад,
меня с утра собрали,
а на макушке белый бант
огромный завязали.
Концерт ударных школьных сил
в районной шёл столице.
Учитель терпеливый был
доволен ученицей.
Прости, не вышло из меня
скрипачки знаменитой,
но мне понравилось стоять,
сиянием залитой,
у дня и мира на виду…
С тех пор своей судьбою
иду сквозь радость и беду,
и мой «Сурок» со мною.
* * *
Табуны мои степные —
вороные и гнедые.
Нерасчёсанные гривы,
дикий нрав, оскалы злые.
Будто морок ураганный,
мчатся сквозь восход туманный,
а вдогонку раздаётся
посвист громкий, крик гортанный.
Помнишь? Молодыми были
и в табунщиках ходили,
всем другим парням на зависть
плеть за поясом носили.
Солнце катится на запад,
день уходит без возврата,
и не можешь надышаться
чабрецовым ароматом…
Счастье — не звенит в кармане,
сколько силы ни достанет —
не удержишь против воли,
как двухлетка на аркане.
И во времена любые
сорвиголовы лихие
будут гнать по следу счастья
табуны свои степные.
Наталья АХПАШЕВА, Абакан