Журналист, политик… А проще говоря, профессионал своего дела, держащий руку на пульсе страны и сегодня, будучи на заслуженном отдыхе. В свои 65 Николаю ОГОРОДНИКОВУ есть о чём рассказать. 15 лет пришлись на работу в должности главного редактора газеты «Хакасия», которая 3 ноября отмечает своё 85-летие.
Сделано Николаем Дмитриевичем было немало, а сколько пришлось пережить за пределами редакционных стен! Об этом и многом другом — сегодня. Когда юбиляр 11 мая уже отметил 65-летие и с оптимизмом смотрит в ближайшее будущее страны.
Друг сказал: «Поехали!»
— Есть такая поговорка: где родился, там и пригодился. Это про меня. Вся моя жизнь так или иначе связана с Хакасией. Родился в Усть-Абакане. Там же и школу окончил, и первые шаги в журналистике сделал, — рассказывает Николай Дмитриевич. — Не могу сказать, что мечтал стать журналистом. В школьные годы увлекался художественной самодеятельностью, танцевал, ходил в драмкружок и выписывал журнал «Советский экран». Думал поступить во ВГИК. Но моя прагматичная мама сказала: «На артиста не пойдёшь, это несерьёзная профессия. Не для мужчины». И тогда я решил за компанию с другом поступать в ТИРЭТ — Томский институт радиоэлектроники и электронной техники. Мы, мальчишки, тогда все были радиохулиганами… К нам домой по этому поводу даже милиционер приходил. Наверное, так бы и случилось, но другой мой друг — Серёжа Третьяков — предложил поехать в Иркутск. «Зачем тебе радиоэлектроника?» — говорит. А в Иркутске я побывал в 9-м классе. Была железнодорожная экскурсия. Я на железной дороге шпалы менял, чтобы денег заработать на поездку. Побывал и в Красноярске, и в Братске… А в сердце запал Иркутск. Красивый город. И такой вольнодумный. Чем-то внешне он похож на Минусинск. По крайней мере, его центральная часть. Все эти старинные здания… Сергей предложил поступать в Иркутский политехнический институт на специальность «Самолётостроение». Тогда в этом институте очно и заочно училось порядка 30 тысяч студентов. Несколько корпусов… Но как только я туда приехал, сразу же понял: не моё. С одной стороны 50 мест и 45 медалистов. А с другой: все эти лонжероны, фюзеляжи… Серёжа Третьяков в отличие от меня с детства хотя бы авиамодели делал… Но что нас роднило, так это проблемы с математикой. Мне на экзамене в какой-то степени повезло, рядом оказался математический гений. По-другому не скажешь. Посмотрел он на меня понимающе: «Ты чё грустишь-то?» «Да вот…» — киваю на чистый лист бумаги. «Я тебе щас быстро». И мне — тырк-тырк-тырк — за считанные минуты набросал решение задачки. «Всё остальное, — говорит, — сам закончишь». Закончил я не совсем удачно, потому что поставили тройку. Серёжа Третьяков сдал на двойку. «Старик, — говорит он мне, — а ну их в баню, поехали домой! Снова будем в ДК танцевать…» «Поехали».
Приезжаю домой. Мама встречает: «О, Коля приехал! Студент!» Я говорю: «Нет, мама, и даже не абитуриент».
Творчество в журналистику ушло
— А мама Серёжи Третьякова когда-то была директором нашей школы. После работала в редакции газеты «Путь к коммунизму» завотделом писем. Муж её был секретарём райкома партии по идеологии. Так вот она меня спрашивает: «А куда ты намерен пойти работать?» «На гидролизный, наверное». — «Я знаю, у тебя по истории и литературе пятёрки, давай к нам в редакцию. Ты фотографировать умеешь?» — «Умею». «Тогда с редактором насчёт тебя поговорю», — заверила она меня, — продолжает Николай Огородников. — Прихожу к Николаю Кощееву, тогдашнему редактору усть-абаканской «районки». Он спрашивает: «Вы в газету когда-нибудь писали?» «Нет, никогда». — «Хорошо, напишите, как дети провели лето». Вот так Полина Степановна Третьякова помогла мне с выбором профессии. Кстати, через 20 с лишним лет другая Третьякова — Лидия Алексеевна — тоже бывший директор нашей школы, помогала мне стать народным депутатом РСФСР, активно агитируя избирателей за мою кандидатуру. Тогда, в 1990 году, Лидия Алексеевна работала в Таштыпе. Сейчас одна из школ села носит её имя.На первых порах мне, конечно, приходилось тяжело. Помню, приезжаю в одну из деревень. А меня Кощеев как напутствовал: «Приедешь, увидишь вокруг кого люди кучкуются, тот и начальник». Приезжаю. Как сейчас помню: совхоз в селе Московское. Какие-то мужики действительно вокруг одного кучкуются. Я робко подхожу к нему: «Извините, пожалуйста, вы случайно не директор?» Он: «Да, я директор. Но… совершенно не случайно». Уже когда я был редактором «Хакасии», мы с ним встречались. «Помню я тот случай», — смеялся.Дипломированных журналистов в те годы просто не хватало. Те, что приезжали откуда-то в Усть-Абакан, были отчасти спившимися. С утра человек ещё пишет, а после обеда — в нерабочем состоянии. Поэтому и заведующим сельхозотделом меня решили назначить не от хорошей жизни. Всяческие попытки возражать прервали словами: «У тебя же мама агрономический факультет Ачинского сельхозтехникума окончила». Что я мог сказать? И здесь не обходилось без курьёзов. Однажды с начальником районного сельхозуправления поехали мы по деревням, хуторам… А на хуторах домики стояли на сваях. Под этими строениями жили свиньи. Вылетает из-под домика приличных таких размеров экземпляр. Я поражаюсь: «Ничего себе хряк!» Мой экскурсовод поворачивается ко мне: «Да, и к тому же беременный».Со временем втянулся. И так мне эта профессия понравилась, что через год вновь поехал в Иркутск. Поступил в Иркутский госуниверситет на заочное отделение журналистики. Через шесть лет окончил.Немного поработал — пригласили в «Красноярский комсомолец». И пригласил не кто иной, как Виктор Григорьевич Брюзгин. В газете «Путь к коммунизму» он работал ответственным секретарём. А до этого преподавал литературу в школе. Писал стихи, увлекался фантастикой… К людям, увлекавшимся фантастикой, Виктор Григорьевич был особо неравнодушен. Например, в редакции «Советской Хакасии» благодаря ему появился известный теперь уже на весь мир писатель Александр Бушков. Сейчас он пишет на разные темы, а в те 1980-е годы выдавал на-гора фантастические рассказы, повести.Мой первый газетный материал о том, как дети провели каникулы, вычитывал как раз Виктор Григорьевич. Все свои мысли на этот счёт я изложил в школьной тетрадке. Он прочитал. «Ну вот, — говорит, — Коля, написал ты четыре странички, 13 раз повторил слово «было». Давай будем его истреблять». А он любил статистику. И начали мы истреблять сорняк. А со временем и дружить. После ухода из редакции он работал вторым секретарём Усть-Абаканского райкома комсомола. Первым секретарём, к слову говоря, был Владимир Николаевич Штыгашев. Он, бывало, приходил в редакцию, садился за стол. А тогда же ручки были перьевыми. Макал перо и, шутливо смотря на меня, произносил: «Ну что, студент, творчество в чернильницу ушло?» Брюзгина потом перевели в Красноярск заместителем редактора краевой газеты «Красноярский комсомолец». Он пригласил меня к себе. Там я дорос до должности ответсекретаря и уже правил материалы других. Как-то раз пришли мужики: «Слушай, Виктор, дай в газетку завернуть хлеб». «Там на столе возьми любую. Но «Красраб» не бери, а то хлеб засохнет». А получилось так, что Виктора Григорьевича через некоторое время пригласили в «Красноярский рабочий» заместителем главного редактора. И он вновь позвал меня с собой. «Да как там работать? — смеялся я. — Даже хлеб от «Красноярского рабочего» засыхает, завернуть нельзя».
Вместе с ним мы трудились и в «Советской Хакасии». Он — главным редактором, я — его заместителем. Виктор Григорьевич был человеком умным, грамотным… Очень душевным. К сожалению, рано ушёл из жизни. Не дожив и до 60 лет.
Дело случая
— Николай Дмитриевич, как так получилось, что вы решили стать депутатом Верховного Совета РСФСР?— Всё решил случай. Моя давняя знакомая и коллега по «Красноярскому комсомольцу» Людмила Ивановна Батынская была избрана от Союза журналистов страны народным депутатом СССР. Я приехал в Москву, встретился с ней. И узнаю, что подобные же выборы будут проходить на уровне РСФСР. Меня аж что-то кольнуло внутри: а почему бы не попробовать? Иногда бывает такое ощущение, что тебя словно кто-то по жизни ведёт. И вот тогда что-то меня взяло и повело. Было восемь соперников. Кончилось всё тем, что за меня проголосовало 80 тысяч избирателей. Депутатом РСФСР я пробыл три года — до 1993-го, когда произошёл расстрел Белого дома. Работал в комитете по международным делам и внешнеэкономическим связям. В декабре 1993-го, после конфликта между Ельциным и депутатами Верховного Совета, вернулся домой. В 1994 году журналистский коллектив избрал меня главным редактором газеты «Хакасия», учредитель утвердил. В те годы им был Верховный Совет Хакасии. 15 лет я был главным редактором.
Под занавес трудовой жизни пришлось поработать в правительстве — советником главы Хакасии и его полномочным представителем в группе муниципальных образований. Теперь я на пенсии. Есть своя прелесть и в заслуженном отдыхе.
Слово о родителях
— А какую роль в вашей жизни сыграли родители? Вы как-то говорили, что только после ухода отца поняли, что он для вас значил.— Отец был 13-м ребёнком в семье. Когда родился в 1923 году, у старших братьев уже появились дети. У него было всего 6 классов образования. Но, как отец рассказывал, его очень сильно тянуло к книгам. Возле топящейся печки сядет ночью, приоткроет дверцу и читает… Вскоре началась война. Когда призвали, окончил ускоренные курсы офицеров. Стал младшим лейтенантом. Дали ему взвод. Два десятка человек — и практически все его старше. Они к нему относились как к сыну. Приносили поесть, попить. Оберегали от излишнего риска. Самое его страшное воспоминание о войне — это то, как он первый раз убил человека. Шёл бой, отец спрыгнул во вражеский окоп. А там такой же, как он, молоденький немец. «Я, — рассказывал, — передёрнул затвор — у меня заклинило, тот тоже передёрнул — и у него заклинило». И вот эти глаза, смотревшие на него, стояли перед ним всю его жизнь. Отец снова передёрнул затвор и… выстрелил. Ещё одним напоминанием о войне стала его правая рука. Она короче левой… Получилось так, что разрывная пуля прошла навылет.После войны его как офицера на время оставили на службе… Охранял немецких военнопленных в Кемеровской области. Что примечательно, когда я однажды приехал по своим депутатским делам в Германию, в Ганновер, познакомился с коллегой из Нижней Саксонии. И этот местный депутат пригласил нас пообедать. Мы зашли поесть в корчму… Разговорились с корчмарём. Меня ему представили: депутат, из Сибири. Тот в ответ: «А я в Сибири был». «В турпоездке?» — предположил я. Он: «Ну да! Я сидел в лагере в Кемеровской области». Я говорю: «Вы знаете, мой отец небось вас ещё и охранял». «Да ну! — кричит. — Жена, доставай самое лучшее». И давай он нас угощать и рассказывать о том, как ему нравится Россия. Так вот и выходит: сколько мы ни воюем с немцами, а лучших друзей у нас, собственно говоря, и нет. С американцами живём мирно, но никакая дружба не берёт. Отец, конечно, гордился мной. Был он скромным, молчаливым… Никаких назиданий я от него никогда не слышал. Он воспитывал своим личным примером… Умел по хозяйству практически всё. Золотые руки!После демобилизации Дмитрий Ильич Огородников вместе с моей мамой, Натальей Андреевной, поселились в Усть-Абакане. В начале 1950-х годов отец участвовал в строительстве Хакасского гидролизного завода, где затем работал слесарем ремонтной бригады. Умер он, считаю, довольно рано — в 63 года. От рака горла. Курить начал с шести лет. Когда ему сказали, что онкология, сразу бросил, но… было поздно. Я сейчас понимаю, что в таком возрасте… Какая может быть смерть! Можно сказать, расцвет… Годы летят очень стремительно. Вот и мне уже 65.Всегда казалось, что можно ещё успеть с ним поговорить. Недавно с сестрой разговаривали. Отец, он как-то старался не делиться. Временами что-то — раз и расскажет. А теперь вот бы спросить… Он любил повторять: «Мы вятские — народ хваткий». То есть его родители с Вятки в Сибирь приехали. А я в своё время был знаком с редактором вятской (по-сегодняшнему — кировской) областной газеты. Он заметил, что есть в их местах своя Ясная Поляна. Как у Льва Толстого. «Так все Огородниковы там живут». Я до Вятки доезжал, но до той самой Ясной Поляны так и не добрался. Какая-то часть Огородниковых в Курагинском районе живёт. Там я бывал. Красивейшие места. Мама отца пережила надолго. Она говорила: «Вот Дмитрий, хитрый, сам ушёл — меня одну оставил». Она — выпускница Ачинского сельхозтехникума… В Усть-Абакане все тополя, что на центральной улице и в бывшем парке — она садила. Перед пенсией трудилась в контрольно-семенной станции, проверяла качество семян.Кстати, когда мама отговаривала от поступления во ВГИК, была права. Мне всё же довелось познать цену актёрскому труду… Очень тяжёлая работа. Я трудился рабочим сцены в Иркутском ТЮЗе. Уже тогда я оценил мудрость маминых слов…Из разряда запоминающегося — это, конечно же, обкатка спектакля. Процесс долгий. И когда приходит день премьеры… Это незабываемо. Все потом собираются за кулисами. Режиссёр на программках пишет каждому различные пожелания. Снимаем со сцены «одежду», буфетчица остаётся. Все поют, играют… Такое единение. Естественно, мёд, пиво пили…
Но это одна сторона медали, другая — бытовые условия. Актёрам в общежитии давали так называемые пеналы. Комната метра полтора — ширина, метра два с небольшим — длина. Дадут человеку такую вот жилплощадь, а мебели нет. Подходит: «Ребята, посмотрите в реквизите что-нибудь из крепкого: стол, стул…» Мы ему через забор перекинем, он возьмёт и к себе понёс. Про актёрскую братию и анекдоты ходили разные. Такой, к примеру: грабители встречают актёра-бедолагу на тёмной улице: «Деньги есть?» «Откуда? Я же — актёр». — «Актёр?! Вася, дай ему денег…»
— Из ваших родственников, я так понимаю, никто больше по творческой линии не пошёл. Пишущих нет…
— Так и я не мечтал стать писателем. Дело случая. Писателем не стал, но приблизился… С другой стороны, когда начал работать в редакции, взялся с жадностью читать книги, газеты… В одной статье как-то вычитал, что журналист должен менять профессии, дабы знать жизнь изнутри. Так-то оно так, но на практике это сделать сложнее. У меня в какой-то степени получилось… Журналистика, театр, политика.
Патриоты заМКАДья
— Николай Дмитриевич, а что вам дал Иркутский госуниверситет?
— Про образование не говорю, это вполне естественно. Самое главное, что получил… Там работали патриоты Сибири. Я, когда жил в столице нашей Родины… Для москвичей заМКАДье — это же терра инкогнита. Такая вот неизвестная земля. А в нашем университете был предмет — история Сибири. Вёл его Леонид Степанович Любимов. И столько он для нас нового открыл! Можно сказать, привил любовь к своей родине. Ведь где я только не жил — и в Иркутске, и Красноярске, и Новосибирске, и Москве, но всякий раз возвращался в Хакасию. Хотя вполне мог остаться на веки вечные в Белокаменной. Была квартира, связи… Но сдал ключи и вернулся на родину. Пусть говорят, что угодно, здесь я чувствую себя в своей тарелке.
— Весомую порцию плюсов перевесили минусы?— Из плюсов: там всё доступно. Начиная от театров… Естественно, больше возможностей. И работа такая, что можно было запросто подойти к первым лицам страны. Пообщаться с тем же Борисом Николаевичем. Минусы? Что всегда убивало — огромные московские расстояния. Много времени приходилось проводить в метро. А сегодня — так и вовсе, говорят, проще передвигаться по столице в метрополитене. Машины едут по улицам со скоростью пешехода. Безусловно, накладывает отпечаток на человека из провинции отстранённость. Мы жили в здании в 24 этажа. Мы — это депутаты, занимающие три подъезда в этом большом доме. Спускаешься вниз и… уже ты никого не знаешь. И тебя никто не знает. В Абакане, если ты не в курсе, кого как звать, то хотя бы знаешь в лицо.
Да и прижиться поначалу сложно. Если ты не москвич, к тебе отношение как к второсортному человеку.
Беречь Россию
— Работа в Москве позволила увидеть другие страны.— В общей сложности я побывал почти в сорока странах. Так как Олег Герасимович Пересыпкин, ректор дипломатической академии МИДа России, которую я окончил, будучи депутатом, был арабистом, мы объехали практически все арабские государства. И не по одному разу. В Египте наша делегация во главе с министром иностранных дел России Андреем Владимировичем Козыревым встречалась с президентом Египта Хосни Мубараком. Он довольно сносно изъяснялся по-русски. Годы, проведённые в Советском Союзе (а он в Воронеже выучился на военного лётчика), не прошли бесследно. Были встречи с президентом Анголы Жозе Эдуарду душ Сантушем… В ЮАР доводилось общаться и с действующим президентом страны Фредериком де Клерком, и с последующим — Нельсоном Манделой, лауреатом Нобелевской премии мира.В Афганистане мы вообще прожили целую неделю. Наш приезд был приурочен к дате. Афганистан — это первая страна, которая признала революционную Россию в 1920 году. В 1990-м как раз исполнилось 70 лет. Нельзя сказать, что мы всю неделю отмечали это событие. Было такое, что и под обстрелы попадали. Всякое происходило… Не забудется, само собой, и общение с президентом Афганистана Наджибуллой… Будучи студентом, он изъявил желание называть себя Наджибом. «Улла» переводится, как «сын Аллаха». А как человек революционно настроенный может считать себя сыном Аллаха? Когда все эти поветрия молодости улетучились, он вновь стал Наджибуллой. Говорят же: кто не был революционером в юности, не имеет сердца, кто не стал консерватором в зрелости — не имеет ума. Он поумнел, но тем не менее был в 1996 году повешен талибами, захватившими власть в стране.Но особенно запомнились последние две встречи.В апреле 1993-го довелось повстречаться и лично побеседовать с папой римским Иоанном Павлом II. Тогда я оказался в Риме на очередной конференции продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН, проводимой в разных странах раз в два года. Место российской делегации за столом конференции соседствовало с представительством Святого Престола. Делегацию Престола возглавлял кардинал из Австрии. Когда мы познакомились и новый знакомый узнал, что я сибиряк, он несказанно обрадовался. Заявил, что его бы не было на свете, если бы в годы Второй мировой войны их небольшой городок вовремя не освободили сибирские дивизии, не позволив жителям умереть голодной смертью. «Вы — сибиряк, и можете просить у меня что угодно!» — восклицал кардинал. «С папой римским познакомить можете?» — спросил я. «Без проблем!» — пообещал наш новый приятель. И слово сдержал уже на следующий день. Дни были пасхальные, и папа проводил традиционную встречу по случаю праздника с католиками всего мира. Зал торжественных приёмов Ватикана вмещал восемь тысяч человек.Нас посадили даже не на первый ряд, а на приставные стулья перед первым рядом. После продолжительной проповеди Великий понтифик спустился в зал к своей пастве. С кем-то недолго говорил, кому-то руки пожимал, кого-то поглаживал по плечам, по голове. Вёл себя без высокомерия, я бы сказал, как отец родной. Некоторые женщины от высокой милости даже падали без чувств.К нам викарий Христа подошёл минут через 40 — 50. И как поляк по происхождению, преемник Святого Петра говорил с нами по-русски, без всякого акцента. Говорил о необходимости дружественных отношений между Польшей и нашей страной, а Россию называл великим государством. Лично мне пообещал долгих лет жизни. Встреча со столь великим человеком, сами понимаете, неизгладима.В июне 1993 года была последняя поездка за рубеж. Будучи генеральным секретарём российско-японского парламентского союза, я возглавлял делегацию Верховного Совета России в японский парламент. Принимали здесь нас тепло, но практически каждая встреча заканчивалась жёсткой дискуссией о судьбе Южных Курил. У нас с Японией, как известно, до сих пор нет мирного договора, который по окончании Второй мировой войны так и не был подписан. Так вот возвращение островов Токио поставил условием его заключения. Позиция нашей страны состояла и состоит в том, что Южные Курилы вошли в состав СССР по итогам войны, и российский суверенитет над ними сомнению не подлежит.
В памяти остались встречи с Синдзо Абэ. Ему тогда было менее сорока лет, и он первый раз избрался депутатом палаты представителей парламента Японии. Несмотря на молодой возраст, его амбициозность не могла сдержать даже броня традиционной японской вежливости. С Курил этот парень начинал с нами все беседы, Курилами их оканчивал. Сейчас Синдзо Абэ уже второй раз занимает пост премьер-министра Японии. Он выходец из семьи выдающихся политиков. Дед в конце 1950-х тоже руководил правительством Японии, отец возглавлял МИД страны. И главное, что продолжает обещать младший Абэ своим избирателям, — это непременно вернуть стране утраченные территории.
— Вы вспоминаете 1990-е… Правление Ельцина мало чем хорошим аукнулось для нашей страны.— Мы тогда отказывались от идеалов коммунизма. Решили, что есть другой идеал — капитализм. А главный форпост капитализма — это американцы. «Заграница нам поможет». Ельцин, конечно, во многом виноват. Но вспомните, что он сказал, передавая власть Путину? «Берегите Россию!» Может, и для красного словца. Но Владимир Владимирович как раз этим сейчас и занимается — как может, бережёт Россию. Дело ведь в чём: наша страна слишком огромная. Все от неё хотят чего-то откусить. Уже откровенно на Западе говорят: это совершенно неправильно, что Россия владеет той же Сибирью. Природными богатствами вроде как надо делиться.
Ничего воплотить в жизнь без ошибок невозможно. Главное — сделать из них правильные выводы. А тот курс, который взят сегодня, убеждён, приведёт к процветанию России. Уже сейчас, согласитесь, Россия изменилась до неузнаваемости. И это — за последние 15 лет жизни при Владимире Владимировиче. Так что — от добра добра не ищут.
Александр ДУБРОВИН