— Я же ярый язычник, во всех своих книгах на примере главных героев пытаюсь делать все, чтобы люди не забыли обычаи, традиции, сакральные места Хакасии… — рассказывает Анатолий СУЛТРЕКОВ
. Анатолий Егорович — член Союза журналистов, член Союза писателей России, редактор отдела республиканской газеты “Хабар” и… юбиляр. 5 апреля заслуженному работнику культуры РХ исполнилось 60 лет.Писатель— Первая моя книга “Медвежье сердце” вышла 20 лет назад, — рассказывает Анатолий Егорович. — До 1994 года, я бы сказал, шел сбор материала. Повесть о детской футбольной команде из Аскизского района, которая добивалась успехов даже на уровне Сибири, — это реальная история. Все остальное — охотничьи рассказы — тоже взято из жизни.Потом вышла повесть “Дуплистое дерево”. О том, как парнишка в годы Великой Отечественной войны находит пчел в лесу и благодаря найденному меду поднимает на ноги больных людей. Рассказал мне ее Игурак (по-русски Егор) Никандрович Чильчигашев. Три раза с ним встречался, и всякий раз он сомневался, что я хоть что-то напишу. Я ему потом штук десять экземпляров книги привез — он расплакался. — Анатолий Егорович, вы автор 12 собственных книг, еще восемь — это сборники, к которым имеете непосредственное отношение. — Я их называю внебрачными детьми. Да, их 20 получается. 21-я по счету — книга о бронзовом призере Олимпийских игр Сергее Карамчакове. Должна выйти в ближайшее время.Все они делятся на три категории: “Жизнь замечательных людей Хакасии”, “Пособия для учителей национальных школ” и “Книги — детям”. В разное время моими героями становились писатели, художники и спортсмены. Например, книга на русском языке “Сэнсэй” об Алексее Николаевиче Карамашеве. Личность в Хакасии небезызвестная: спортсмен, тренер. Пособий для учителей у меня два. “Голос чатхана” — это литературоведческое исследование детской литературы. “Яркие звезды” — о жизни и творчестве 13 хакасских писателей.Из всего написанного выделил бы особо книгу “Мыкайла”. За повесть о Михаиле Еремеевиче Кильчичакове совет старейшин хакасского народа в 2010-м меня признал человеком года. А если спросите, что бы я хотел перевести на русский язык? Двухтомник “Тайны горы Чалбарт”.— Над чем сегодня работаете?— У меня — уж так повелось — одновременно в процессе находятся две-три книги. Про Сергея Карамчакова написал. Еще две дописываю — про родную деревню и про род Султрековых. На подходе книга об Алексее Ултургашеве. Первый хакасский художник, чьи работы выставлялись в Англии.Сын— Родились вы в селе Чиланы…— Не совсем так. В Таштыпском районе была деревушка Тарбаган. Тарбаган — это такая разновидность зверушек, похожих на суслика, барсука (сейчас они сохранились только в Монголии). А сама деревушка… Сейчас в тех местах ни одного дома не осталось. В Чиланы мы переехали в 1961 году. Родители работали на почте. В их ведении находилось три населенных пункта: помимо Чилан — Карагай и Бутрахты. Мать меня с малых лет приучала к труду. Управлялся по хозяйству. Частенько брала с собой в тайгу. Давала двухлитровый бидончик под ягоду, а я что делал? Хитрил, как и все мальчишки. Положу под низ травы, сверху ягода. Она приедет в Таштып по работе, зайдет на рынок — продаст. А когда начнет пересыпать, там… такой вот сюрприз. Как начнет ругаться.Отец занимался моим эстетическим воспитанием. На почту поступали журналы, книги, открытки… Многое из этого он мне показывал. “Вот, сынок, посмотри, какая красивая открытка”, “А это — великий художник, учись”… На коня посадит, поедем: “Смотри, как красиво”. Нас шестеро было (Рая, я, Таня, Артем, Олег и Андрейка; когда Артем утонул в речке, переехали в Алтайский район), но почему-то учил он только меня. Наверное, еще повлияли слова моего дядьки — Федора Александровича Куюкова. Он как-то вечером пришел к нам домой, прочитал школьное сочинение, которое я написал. От ошибок там было все красным-красно, но он обратил внимание не на это. Его восхитило то, как я рассказал об охоте на зайчика. Подошел, погладил по голове: “Будешь корреспондентом”. Какой такой корреспондент, с чем его едят, я тогда понятия не имел. Так вот в 6-м классе я уже знал, что могу стать журналистом. Рос я, надо сказать, послушным ребенком. В третьем классе на одном из уроков меня за какую-то там провинность поставили в угол. Поставили и забыли. Учитель ушел из школы, ученики, а я все стоял. Уборщица зашла в кабинет, я там. “Ты что здесь делаешь?” — “Меня наказал учитель”. Говорит, я тебя отпускаю. Шел домой, а по щекам в 30-градусный мороз текли слезы обиды. Оттуда в 1970 году мы переехали в Алтайский район. В селе Краснополье находился откормочный совхоз, что немаловажно. За обслуживание трех деревень родители получали 70 рублей. Для столь большой семьи — не ахти какие деньги. А там жилось полегче: 13-я зарплата, премии. На всю жизнь запомнил, как однажды вернулся отец с работы. Был он навеселе, в карманах — две или три пачки денег. Одну берет, распечатывает и таким широким жестом бросает вверх. Кто сколько сумеет поймать, все его. Одна из сестер — мы так хохотали — как курочка легла на пол: и под себя руками. А я ее взял, под кровать затолкнул и начал щекотать. Пока от смеха каталась, я время даром не терял. После 70 рублей для нас это был настоящий праздник. Ученик— Школу я оканчивал в Таштыпе. В интернате жил. После 10-го класса мог поступить в МГУ на факультет журналистики. Имелась бронь. Приезжаю в Абакан, на одно место восемь человек. Сдать надо три экзамена. Я первый — по хакасскому языку — удачно завалил (улыбается). Пошел документы забирать, а ректором института тогда был Венедикт Григорьевич Карпов. Он сам из Чилан, с моей мамой за одной партой учился. Документы мне не отдает. “На каком основании?” — спрашиваю. “Пусть мать приедет”. Приехала. Он ей: “Вот документы. Парней не хватает, пусть на хакасском отделении учится”. Таким вот образом я оказался в Абаканском пединституте. А ведь планировал поехать в Свердловск, в ближайший вуз, где давали азы журналистики. В итоге стал осваивать знания, касающиеся литературной критики, литературоведения… Теорию литературы нам преподавала сама Мария Андреевна Унгвицкая. Она уже была доктором филологических наук. Если на первом курсе у меня с ней были проблемы, то на четвертом мы общались уже как коллеги. Сам не заметил, как все эти писательские дела меня затянули. Решил поступить в литературный институт. И не куда-нибудь, а на высшие литературные курсы. Из Хакасии три человека пытались пройти творческий конкурс — не получилось… Думаю, что за зверь такой, почему не могут. Дай, решил, докажу всем. И с первого захода поступил на эти двухгодичные курсы. У меня тогда была написана литературоведческо-исследовательская работа на русском языке “Развитие детской литературы в Хакасии”. По окончании курсов оставляли меня в Москве, предлагали аспирантуру. Расписали мне план не то что по месяцам — по годам. Когда я стану кандидатом, доктором наук, академиком. Где я буду жить. Все расписали. Серьезно. В 57 лет я бы уже стал академиком. Просто детская литература в то время, как и сейчас в принципе, была в центре внимания исследователей очень редко. А я ведь еще и статьи писал. В одной из них, как мне сказали, темы аж для шести кандидатских диссертаций. “Пишите, исследуйте”. Но пишите как? Вот есть понятие “литературный негр”, да. Мне предложили что-то подобное. Я отказался. Зачем мне работать вместо кого-то. Если сыночки высокопоставленных чиновников хотят продвигаться по научной линии, пусть делают это без меня.Уже со второго курса я начал тесно сотрудничать с редакцией газеты “Ленин чолы”. Гонорар выходил больше, чем стипендия. Любил я “разродиться” критической статьей. Бывало, отдам, жду выхода — не публикуют. Почему? “У тебя там слишком остро. Давай что-нибудь другое”. Образно говоря, как молодой петушок на всех кидался, пытаясь заявить о себе. Посещал литобъединение “Утренняя зоренька”. В 1972 году мы собирались в институте, руководителем был Николай Георгиевич Доможаков. А в 1973-м перебрались в здание хакасского отделения Союза писателей СССР. Собирались каждую среду. Разный народ приходил: человек 20 — точно. Что обсуждали? Обсуждения проходили довольно бурно. Процессом пытался руководить Михаил Еремеевич Кильчичаков. “Пытался” — потому что накал критики зачастую зашкаливал так, что даже маститые писатели растерянно мотали головой: что за молодежь пошла, ни во что нас не ставят. Громят — почем зря — всех, несмотря на возраст и чины. Про меня Михаил Еремеевич говорил: “Наш Белинский”. Но это не мешало разносить меня в пух и прах.Это было то время, когда заседания нашего литобъединения показывали в прямом эфире по телевидению. Кто-то стихи читал, кто-то рассказы… Шли обсуждения на всю область. Из числа членов Союза писателей Хакасии 12 человек — воспитанники как раз этого литобъединения. Олег Шулбаев, Валя Татарова, Сергей Майнагашев, Саша Котожеков, который сейчас директор Дома литераторов, Люда Костякова, ныне председатель Союза писателей. Вика Карамашева, Сергей Карачаков, Николай Тюкпиеков, Илья Топоев потом поехали учиться в литературный институт. АГПИ я окончил в 1977 году. В мае получил диплом, а летом уже работал в “Ленин чолы” — людей, как всегда, не хватало. Сперва занимался сельским хозяйством, потом молодежной тематикой, культурой… Все эти годы попутно писал про спорт. В 1984-м ездили в Иркутск с Валерой Полежаевым освещать международный турнир по хоккею с мячом. Он от “Хакасии”, я от “Ленин чолы”. Попутно побывали в гостях у Валентина Распутина. Я Валентина Григорьевича в Абакан приглашал на совещание молодых писателей. Потом в Москве он встретил Кильчичакова. У тебя там, говорит, один молодой да наглый писатель есть. Чувствуется, далеко пойдет, если не остановить. От своего имени приглашает меня на совещание молодых писателей. Распутину тогда было не до Хакасии, он защищал Байкал от загрязнения. А у Валеры потом вышла большая статья “Тринадцать минут у Распутина”.Друг — А хобби у вас есть? — Люблю на отдыхе читать детективы. Особенно Сашку Бушкова… Когда он в Абакане жил, мы с ним были, что называется, дружбанчики. Это сейчас он известный на весь мир писатель, а тогда работал в “Хакасии”, частенько заходил в гости. Мы с ним, кстати, в один день родились. Только с разницей в два года.Жил Саша на Ленинского комсомола возле Черногорского парка. На втором этаже. Двухкомнатная квартира. Жил один. И овчарочка — чуть не с теленка ростом. Частенько я у него бывал в гостях. Бывало, сядем, стол накроем. Так заболтаемся, что не заметим, как его собака всю нашу закуску съест. Рассказчик он интересный — заслушаешься. Сейчас, говорят, где-то под Красноярском у него свой коттедж двухэтажный, куча собак. Живет, работает на лоне природы.— А что запомнилось больше всего?— Он был славянофилом. В “Хакасии” в 1980-е годы с ним работали Собецкий, Малецкий, Городецкий, Тарнаруцкий… Умнейшие мужики. Любил он с ними поспорить. Не всегда, может быть, находили они взаимопонимание, но послушать в любом случае было интересно. Человек-то он своеобразный, раза два-три “уходили” его, и он, помотавшись по разным местам работы, всякий раз возвращался. В любом случае человек талантливый, чего там говорить, уже тогда писал фантастические рассказы, повести.Я у него насчитал 96 романов. Написание книг превратилось уже в конвейер. И когда читаешь, в одном месте, обращаешь внимание, героя зовут Саша, а в другом Миша. Как так может быть? А бывает. Меня в одном из романов про пиранью он называет “вечно подвыпившим майором Султрековым”. Книгу Владимира Балашова “Месть Удэгея” не читали? Там он меня капитаном сделал. А Володя Сашку считает своим учителем. Я иногда смеюсь: “Володя, ты отстаешь от своего учителя. Он меня майором сделал, а ты только капитаном. Когда повысишь в звании?” Спрашивает меня: “Ты читал до конца?” “Конечно. Было интересно узнать, живым останусь или убьют”. Остался живой. У меня книг 30 Бушкова стоит на книжной полке. Где моя фамилия упоминается, сделал закладки. Нет там только той, где космонавт Султреков по Луне расхаживает.— Есть и такая?— Я сам не видел, но мне рассказывали, что в одном из его ранних фантастических творений некий Султреков фигурирует совершенно точно.Но больше всего мне запомнилась история, связанная со Свердловском. Он вернулся оттуда с совещания молодых фантастов СССР. Зашел ко мне в кабинет. Бутылка коньяка с собой. “Закрываемся?” А время — часа четыре. “Закрываемся”. Ну, говорю, рассказывай, что за повод? Благодаря тебе, объясняет, меня с почестями возили по городу. Оказывается, его забрали в милицию. Очнулся в камере с какими-то бомжами. Естественно, ему это не понравилось, давай в дверь долбить кулаками. Да вы, мол, в курсе, кого забрали? Меня весь мир знает. А милиционеры знали, что в городе проходит совещание молодых фантастов. Дежурный — ответственный майор — говорит: черт его знает, может, действительно знаменитый писатель? А тот не унимается: да у вас погоны полетят, даже в деревню участковым не возьмут. “Про меня вообще иностранные газеты пишут”. Они его вытаскивают из камеры. “Чем докажешь?” Он вытаскивает газету “Ленин чолы”, где целая полоса была ему посвящена. Хакасского языка они, само собой, не знают, но фотография-то есть. “Похож?” — “Похож”. В общем, доставили на “воронке” его туда, откуда взяли.А я про него тогда много писал. Дедушка— Главное мое богатство — внучки Аделинка, Настюшка да внук Ромка, которых подарили сын Александр и дочка Саяна. Старшая Аделинка (в 6-м классе учится) недавно сообщила, что начала писать книгу. И сколько, спрашиваю, написала? “Одну страничку, до второй не дошла”. Настюшка в первый класс пошла. Однажды смотрю телевизор, она прибегает: деда, какой же ты все-таки лентяй. “А что случилось?” “Пошли, — говорит, — книги писать. То, что ты не допишешь, потом придется мне доделывать”. Смех смехом, а в школе же они проходят отрывки из моих книг. Фамилия указана, фотография есть. Невольно впитывают все это и даже хвастаются: “Мой дед — писатель”.
Беседовал Александр ДУБРОВИН