Абаканскому художнику Геннадию Степанову завтра, 4 апреля, исполнилось бы 65 лет. Он ушел из жизни в самой поре творческих сил: в пятьдесят и пишется уверенно, профессионально, и уже мудрая душа вновь обретает детскую непосредственность взгляда. Время ломки стереотипов и становления мастера.
Жизнь человека, а художника особенно, условно можно разделить на землю и небо — жизнь внешнюю и жизнь внутреннюю. Их “ребенок” — творчество. Стоит напомнить о вехах жизни внешней. Родился Геннадий в 1949 году в селе Дзержинское Красноярского края. Помимо средней школы окончил художественную. Затем армия. Учеба в Абаканском пединституте, работа оформителем в Абаканской торговой рекламе, художником в газете “Советская Хакасия”…
В 1990-х стал, как и мечтал, свободным художником: писал так и тогда, как велела душа. Все, кто дружил с Геннадием, даже просто соприкасался по работе ли, общению, даже “просто так” — отмечали его удивительную мягкость и интеллигентность, умение смотреть и видеть, внимательно слушать собеседника (а последнее — вообще редкий дар).
Вопреки распространенному мнению, настоящая, врожденная интеллигентность — это как раз при кажущейся мягкости наличие твердого внутреннего стержня, когда человек просто неспособен лгать, подличать, подстраиваться под “как угодно”. Это цельная внутренняя — духовная — жизнь. Отсюда и гармония, и краски, и любовь. Любовь, высвеченная не только в полотнах, но и к любимой жене — писательнице Ларисе Катаевой (его музе), детям Инге, Михаилу. Верность им, верность друзьям, верность творчеству.
Эту ноту души чувствовали точно и сразу посетители его персональных выставок (одну — прижизненную и две — после). Например, Светлана Неуймина: “Я поняла, почему его картины звучат, захватывают и не отпускают. Свет инобытия, свет неба на землю…” Любовь Катаева: “Настоящее то, что тревожит душу. “Провоцирует” лучшие качества в самом человеке”. Художник Александр Уранов почувствовал эту душу Геннадия по-своему. Отметил, что обязательным условием картин Степанова стало наличие тайны. Своеобразное “зазеркалье”, “закартинье”, связующая нить между человеком и вечностью. Добавим — и вечная романтика молодой души, словно отблеск 60-х годов прошлого века с их планов громадьем, лирикой костров, бардовских песен и той любви, что дается один раз и навеки. И звучит в нас время (и это не парадокс) рука об руку с вечным.
Впрочем, о картинах Геннадия Степанова написано достаточно статей, одни только названия полотен предполагают глубину внутреннего мира и автора, и его героев, их неоднозначность: “Блаженный Васичка”, “Актриса”, “Саламандры. Танец огня” и так далее. А средствами живописи — полет, движение… Точно сказала искусствовед Ирина Кидиекова: “…дух поэзии проявляется в них с предельной наглядностью и убедительностью…”
Не надо думать, что, говоря такими достаточно высокими словами о человеке и художнике Геннадии Степанове, мы представляем его чуть ли не обмазанным сусальным золотом. В жизни все неоднозначней — и тем интересней. Диалог его со зрителем, к примеру, с таким же мастером — поэтом Владимиром Романенко (его книга “Две души” оформлена графическими рисунками Степанова) — выглядит куда убедительней и ярче любых общих рассуждений.
Я в снах летаю выше колоколен.
И кажется, что властен над Судьбой.
Но наяву — я безнадежно болен,
Как опухолью раковой, Тобой.
Снуют по небу ласточки, но снегом
В лугах зеленых пахнет от цветов.
Когда и где я породнился с небом,
Тебе пока ответить не готов.
Смирясь для виду с давним
пораженьем,
Живу мечтой о новой Небеси…
Таких, как я, приравнивать к блаженным
У нас всегда пытались на Руси.
Из века в век мы мастерили крылья —
Стремясь взлететь с соборных куполов.
Но падали на землю от бессилья
Под лезвия тяжелых топоров.
И только в снах — превыше колоколен.
И только в снах с прикушенной губой
Летаю я. И бесконечно волен —
Расстаться или встретиться с Тобой…
Рыцарь без страха и упрека? В какой-то мере, да. И именно поэтому — смех и страдание, вечный поиск, полный как успехов, так и ошибок, без которых поиск и немыслим.
Поиск в том числе внутренних психологических состояний героев не только картин. С уверенностью можно сказать, что доминанта в графике и рисунках Геннадия Степанова — психология. Точнее, психология характеров персонажей как таковых или психология мгновения — в зависимости от сюжетов зарисовок.
Графически художник выстраивает почти что галерею характерных лиц: это и деятели искусства российского масштаба, и местные звезды, и, конечно, родные, знакомые, друзья. В этой своеобразной галерее, во-первых, талант автора: четко уловленное сходство персонажей с оригиналом. Во-вторых, точность внутреннего состояния героя; и в-третьих — индивидуальность художественного почерка.
Например, портрет Антониды Катаевой-Путинцевой, матери Ларисы. Каким-то неведомым чутьем Геннадий Михайлович передал и доброту, и твердость ее характера, и мудрый взгляд женщины, много пережившей и явно имеющей обо всем свое мнение. Чуточку гротеска, юмора — и вот перед нами лицо певца Муслима Магомаева. Те же приемы — и, пожалуйста, единственный в своем роде Расул Гамзатов… Еще детская неопределенность черт и мечтательность сына Миши; и ой как себе на уме “литературный” купец Калашников… Много портретов жены Ларисы — меняющейся с годами и сиюминутным настроением.
Цикл “Молитва”: стилизация, аскетизм. Чувство такое, что эти нарисованные апостолы пришли с иного плана бытия и вновь вернутся туда, оставив нам горнюю весть о себе. Здесь уже включается фантазия художника, идущая от его внутреннего состояния, а не от характеров героев. Та же (во многом философская) фантазия подсказала удивительные работы “Дерево-мать” и “Дерево-отец”. Интересно, как старое мудрое дерево смотрит человеческими, пожалуй, даже чем-то обиженными на мир глазами. Но это уже момент субъективного стороннего восприятия, тот самый необходимый диалог “художник — зритель”.
У Геннадия Степанова есть графика, подкупающая четкостью и чистотой линий: “Скит в горах”, “В грозу”, особенно выразителен “Март”. И особое удовольствие от узнавания характеров получаешь от рисунков из серии “Деревенька моя”. Это тот случай, когда лучше раз увидеть: настолько выразительны позы, взгляды, костюмы героев. То узнавание, которое приходит даже не от наблюдательности, не от ума, а от интуитивного познания человека во всем его “объеме”. К примеру, сельский щеголь: этакий простоватый добрый франт с прицелом на “нечто”…
Вот так. От великого до смешного и наоборот… И во всем этом многообразии уже мы, зрители, рисуем образ художника в его “объеме” — человеческом и горнем. Недаром Геннадий Степанов получил редкую награду — премию общественного признания ассоциации творческих союзов Хакасии “За оправдание искусства и духовную высоту”.
Нина АЛЕКСЕЕВА