Он был знаком с писателями-фантастами Аркадием и Борисом Стругацкими, со Станиславом Лемом… Перевёл на русский язык сотни произведений иностранных авторов. Он стал одним из тех, кто в очередной раз доказал, что мир фантастики безграничен. А уж его мир, мир Владимира Борисова, не менее разнообразен.
Убедиться в этом у читателей «Хакасии» уже была возможность. О создании городских клубов любителей фантастики «Гонгури», «Центавр», о писателе-фантасте и журналисте Григории Тарнаруцком речь уже шла в №№ 181 — 182, 186 — 187 соответственно от 23 и 30 сентября 2015 года. О Владимире Ивановиче как о библиографе, литературном критике, переводчике научной фантастики начали говорить в №№ 191 — 192 от 7 октября 2015 года. Сегодня — завершение разговора.
Володя Борисов из Абакана
— Владимир Иванович, с братьями Стругацкими вы когда познакомились?
— В 1980-х годах. Забавные, очень интересные. Совершенно разные.
— А почему забавные?— Я, когда первый раз к ним приехал, познакомился с Аркадием Натановичем. Тогда же не было Интернета, найти фотографии с их изображением тоже проблема… Видел в книжке маленький снимок… Двое мужчин в очках. Чего-то в них еврейского немножечко. Думаю, такие маленькие… Приходим в гости… Со мной был Боря Завгородний, такой же фэн-критик, как и я, только волгоградский… Открывается дверь. Появляется перед нами двухметровый мужик. Такой вот широкий. В тапочках. Чуть ли не в пижаме. «Ой, ребятки, заходите!» А мы купили коньячку. Знали, что Аркадий Натанович любит. Достаём. Он: «Ни-ни-ни, ребята, это вы спрячьте… Это вы потом в гостинице за моё здоровье… Вы молодые… А я пока вас ждал, сходил, вот купил…» И достаёт точно такой же коньячок.
Аркадий Натанович был душа-парень. Нараспашку. Знакомиться любил. Энергичный. Зашла речь про издательство «Молодая гвардия», он: «Да эти!.. Да я их!..» Дай ему шашку, щас бы всех порубил. Гусар такой. Мы же сейчас изучаем архивы, исследуем. К фантастам он был очень доброжелательный…
— А брат — полная противоположность?— Не то, чтобы полная противоположность. Он всегда был такой… Я попал чуть позже в Питер. Но я сделал хитрый ход конём. Послал ко дню рождения одного из братьев в виде подарка рукописный указатель имён собственных. Это мне потом помогло найти общий язык с Борисом Натановичем. Получилось так, что мы ехали вместе с одного из семинаров. Он с каким-то своим знакомым сел в метро. И я сел. Ехали, получилось так, в одном вагоне. Причём не специально. Оказалось, мы живём рядышком. И вот его собеседник сошёл на одной из станций, он тут же меня заметил, повернулся. А меня ему, да, представляли на семинаре, но он наверняка не запомнил, кто я такой. В общем, поворачивается, и так это: «Ну задавайте ваши вопросы». Выработанное, многолетнее. А я говорю: «Борис Натанович, надо представиться. Я — Володя Борисов из Абакана. Вы, наверное, не помните, я вам присылал недавно рукописный указатель имён собственных…» «А-а-а, так вы Володя Борисов из Абакана!» А мы с ним уже переписывались. И всё. Льдинки в голосе исчезли и прочее. Он, говорят, мало кого подпускал к себе. А тут всё нормально. Вышли из автобуса, дошли до его дома. Постояли, поговорили. И вот с того дня, всякий раз, когда я приезжал в Питер, мы общались у него в квартире.
А потом я вёл с ним офлайн-интервью на официальном сайте братьев Стругацких. Это интервью продолжалось 13 лет и побило все рекорды. Он ответил более чем на восемь тысяч вопросов.
— Благодаря вам.
— Что значит благодаря мне? Я редактор странички, координатор. Когда предложили отвечать на вопросы Борису Натановичу, он отказался. Сказал: «Если кто-нибудь другой согласится выкладывать в Интернет, пусть присылают вопросы, я буду отвечать…» Ему сказали про меня, он согласился. Так в 1998 году я стал ведущим. Последний ответ он прислал в ноябре 2012 года, за неделю или полторы до смерти. Он ответил, я же говорю, на восемь тысяч вопросов, а их было на порядок больше. То есть десятки тысяч. Я убирал чисто хамские, антисемитские. Таких мало, но были. Многие вопросы просто повторялись. Спрашивали о том же, но другими словами. А он сразу предупредил: «Чтоб только без повторов…» Иногда я прокалывался. И он тогда писал: «Об этом я уже говорил. Ищите на страничке…» Но я старался, чтобы такое происходило как можно реже.
Как это переводится?
— Владимир Иванович, вы сказали, что Стругацкие были айсбергами на фоне остальных авторов. А что их отличало и отличает от других писателей-фантастов, на ваш взгляд? — Прежде всего долговременная актуальность. То есть для того времени это было актуально и о наболевшем. Проходили годы, а их актуальность не терялась. Есть такая повесть «За миллиард лет до конца света» о том, как противостоять обстоятельствам, которые против тебя. Для меня она — духоподъёмная. Когда мне очень тяжело, какая-нибудь депрессуха, я её читаю. Там на главного героя обрушивается Вселенная. Читаешь и понимаешь, что все твои беды и несчастья по сравнению с этим — полная фигня.У Лема, я бы сказал, то же самое. Если Стругацкие писали об обществе, то Лем — о мире, о мироздании. У него были футурологические мощные данные. Причём он сам потом удивлялся. Писал, говорит, и думал, что это будет через тысячу лет. «Ну, может, через 650». Любил он вот так… «Но то, что я доживу до этого, такого никогда не ожидал!» К нему, говорит, иногда приходили люди и спрашивали, что он думает по поводу тех или иных событий. И он им отвечал: «Так вы почитайте мою книжку, которую я написал 20 лет назад. Там уже всё написано. Почему вы не хотите читать?»Посчастливилось мне побывать у Лема в гостях в 1999 году. Меня эта встреча тоже поразила. Он пониже меня ростом. Ни холеры не слышал. У него был слуховой аппарат. Поэтому он выработал такую тактику общения: начинал говорить первым и до тех пор, пока ему не надоест. В конце «разговора» говорил: «Мне нужно уже таблетки принимать. Давайте попрощаемся…» Нет, я, конечно, пытался вклиниться в монолог. Даже опубликовал это как интервью.
И вот что примечательно. У меня сложилось такое впечатление… В компьютере можно посмотреть работу процессора. Вот эта программа занимает столько места, эта — столько, а главный процессор — на 89 процентов — обычно ничем не занят. Вот я на него смотрю, он со мной разговаривает, рассказывает что-то. А мне кажется, что у него вот тут вот (показывает на голову) шестерёнки работают. На беседу у него максимум процентов 5 уходит, а думает он о чём-то своём.
— Уже что-то пишет.— Да. Человек в последние годы — а ему было 80 с лишним — выдавал статью частотой в два-три дня. Небольшую, типа колоночки. Для этой газеты на вопросы ответил, для того журнала про что-то написал.Он уже не мог печатать сам — болели пальцы. Пусть надиктовывал секретарю, но здраво излагал свои мысли.А сколько Лем сжёг своих рукописей! Он черновики не хранил, тут же уничтожал. Я много читал про его писательский метод. Он совсем не такой, как у Стругацких. Принципиально другой. Стругацкие долго переписывались, обсуждали тему, сюжет, примерно фабулу и прочее. Потом, когда всё становилось ясно, где-нибудь собирались. Быстро-быстро набрасывали план. Один садился за печатную машинку. Другой ходил рядом или лежал на диване. Кто-то произносит фразу… Если возражений нет, переносят на бумагу… Если есть, второй обязан не просто сказать: «Фигня это всё», а предложить свой вариант. Благодаря такой методе они писали быстро. Хотя, казалось бы, должно быть долго. Один-то сидишь и пишешь — никто не мешает. Но благодаря тому, что их двое, прекрасно удавались диалоги. Аркадий Натанович брал на себя один характер, его брат на себя — другой. Удавалась стилистика. Удавались языковые характеристики персонажей.У Лема совсем всё по-другому. Он начинал писать, зная о чём лишь примерно. Примерно! Вот начал писать «Возвращение со звёзд»… Много лет космонавт летал… А что будет, когда он вернётся на Землю, не знал, садясь за письменный стол. Не было никакого плана. И писал, говорил, примерно прикидывая развитие сюжета. Ясно, что что-то изменилось… «И вот, — говорит, — иду-иду. И где-то на сотой странице словечко придумываю: «бетризация». Что бы это могло быть? И вдруг до меня доходит: там убили в людях агрессию…». Придумал он это, и сразу стало понятно, что к чему, пошёл дальше.
А бывали случаи — обратные, когда ничего не придумывалось. Говорит, пишу-пишу и ни к чему не прихожу. Сто страниц? В топку… 200? В топку. 400 страниц?! В топку! Человек совершенно не жалел своего труда.
— Могло ведь отлежаться. Потом бы мысль какая пришла.— Могла бы. Но не работал он так. Другая особенность — меня поражало всегда — у него очень ярко выписаны ландшафты. Вот в книге «Солярис» описание планеты и её сооружений занимает несколько страниц. Яркие такие зрительные образы. Всё там такое красивое, вкусное. Впечатляет!А он пишет: «У меня совершенно нет воображения. Я пишу, не представляя картинки…» Ему нужно было, чтобы одно слово подошло к другому. Чтобы они хорошенько сцепились между собой и получился текст, из которого всё вытекает.
Я одно время изучал его фантастические образы… Именно фантастические, а не реальные… Вот как они появляются? Слова вроде обычные, но что-то необычное получается. В каких-то необычных сочетаниях. Метафоричность. Какие-то новые качества. У меня это где-то даже выписано более подробно. Он играл со словами очень мощно, очень здорово. Обожаю сравнивать переводы.
— Его переводить сложно?— Сложно. Переводить сложно. Читать сложно.
Когда я решил читать по-польски, купил книжку Лема «Głos Pana». С польского дословно: «Глас Господа». Но у нас роман перевели, как «Голос неба». Я в то время уже читал на чешском, болгарском, украинском, белорусском… А новый польский — вообще, считал, почти русский. Что-то перед этим — рассказик или два — уже читал. Страницу прочитал — ничего не могу понять. И так меня заело. Польским, решил, теперь займусь серьёзно. Я ни на какие языковые курсы никогда не ходил, в школе и институте учил только английский и немецкий. А всё остальное осваивал сам. Порядка 20 языков. В основном из славянской группы. Из экзотических — японский, венгерский.
— А почему японский?
— Мне книжку подарили на японском языке. Интересно было узнать, что это такое. Японский, конечно, пришлось учить по учебнику. Хотя содержание книги — там был сборник советских рассказов — я определил, не имея понятия об иероглифах. Определил, кроме одного. Фамилия звучала — Фурадзимирофу. Как вы думаете, по-русски это как? Владимиров. Собственное имя, ёлы-палы, не определил (смеётся).Так вот, чтобы как-то решить проблему с польским языком, стал читать простенькую трешевую литературу. В таких случаях лучше всего брать переводную. На том языке, но переводную. Потому что переводчик, как бы он ни старался, не сможет передать всю глубину исходного языка. Даже Лема переводим, и всё равно упрощение какое-то идёт. А когда переводят детективы, триллеры, приключенческие романы, там особенно не стараются. Короче, накупил с десяток или два этих польских детективов. А там были и приличные авторы, типа Кристи, Сименона… И стал читать. Читается превосходно. Продираешься одну страничку-другую, находишь новые слова.У поляков очень часто встречается «rz». «Rz» у них читается как «ж» или «ш». Но я-то вижу, что это «r». И когда вижу: «rzеka», понимаю, что это: «река». Я все славянские языки так и учил. И так через некоторое время начинаешь что-то понимать. Где-то просто догадываешься, что это может быть. Например, «они зашли в лифт и поднялись наверх». Все слова, кроме «лифт», ты знаешь, а раз поднялись — ясно, что какой-то подъёмник. Вероятнее всего, лифт. Раз встретилось слово, два — запомнил.
Так я прочитал всю эту кучу детективов и решил, что польский язык — вполне обычный. Взялся за «Głos Pana». Опана, опять не идёт. Тут я пошёл в библиотеку. Открыл грамматику. Все эти спряжения, склонения… Добил-таки роман. И не зря. Я обнаружил, что вещи, которые писал Лем и которые переведены, — вообще иногда разные. Тот же «Солярис», например. Нет адекватного перевода.
— Как вам «Солярис» глазами Тарковского?— Хороший фильм. Душевный. Когда Тарковского уже власти не любили у нас в стране, мы устраивали тайные просмотры «Соляриса» у себя, в клубе любителей фантастики.
Фильмы Тарковского хороши сами по себе, книги Стругацких — сами по себе. Они очень отличаются.
— Как и фильм Алексея Германа-старшего…
— «Трудно быть богом» я до сих пор не видел. Лежит у меня. Боюсь пока. И надо же времени набраться — больше двух часов. Я давно уже спокойно отношусь к экранизациям. Дело в том, что… Как бы сказать… Я это кино уже видел… Когда книжку читал… У меня хорошее воображение. Там уже всё было. И «Трудно быть богом» — я уже думал, как бы снял сам. У Германа я читал сценарий. Знаю, что это будет совсем не то. Герман тоже сам по себе хорош.
«Хронофагам вход запрещён»
— А это что у вас за рукописи лежат (обращаю внимание на высокую стопку бумаги)?
— Здесь может быть что угодно. Систематика пауков.
— Да вы что!
— Я обожаю пауков. И систематику обожаю. И трилобитов.
— А почему?— Как почему? Нравится. Здесь могут быть библиографические вещи. Распечатки книг. Что угодно. У меня ведь два основных вида деятельности: библиография и переводы. Не могу долго заниматься одним и тем же, поэтому в параллели несколько работ. Одно и то же быстро надоедает. У меня вон там лежит штук 50 новых книжек, которые требуется описать. Стругацкие и Лем на иностранных языках. Я их коллекционирую. У меня около двух тысяч книг на иностранных языках только этих авторов (а есть и другие). Что-то присылают, что-то покупаю. Вот из Осло, по-моему. Это на португальском. Это ещё на сербохорватском. Раньше был общий язык — теперь их два.
Сейчас перевожу статью польского критика-литературоведа о символической таинственности в литературе. И параллельно рассказик одного болгарского писателя.
— И вы все эти книги перечитали?
— Практически все.
— А времени хватает?— Времени не хватает. Время — главная ценность. У меня на работе висела бумага: «Хронофагам вход запрещён». «Хроно» — это «время», а «фаг» — «пожиратель».
Я при желании могу про каждую книжку что-то рассказать. Было время, когда некоторые товарищи проводили эксперимент в этой комнате. Завязывали мне глаза и предлагали найти нужную книжку (смеётся). Сколько бы ни проводили, я находил всегда. А книг, да, много. У меня на русском языке есть все издания Стругацких. За исключением, может быть, самых-самых последних. Раньше покупал исключительно для чтения, а сейчас просто коллекционирую. Вот книжка «Стажёры». Вроде бы одинаковая обложка, но три разных издания. Издавались в разные годы. Отличаются друг от друга цветом… Вот это мне совсем недавно удалось раздобыть. Вся пенсия на них уходит. Вы знаете, что свидетельствует об актуальности Стругацких? Их по-прежнему переиздают за границей.
— У вас не было желания перебраться в Москву?
— Нет. Не нравится мне что-то в Москве. Даже когда был помоложе… Меня всё устраивает в Абакане. Есть крыша над головой, работа и самое главное — желание заниматься любимым делом. На общий результат не влияет, где ты живёшь, в столице или в провинции.
* * *
Наша справка
Владимир Иванович БОРИСОВ
Родился в селе Бея 25 ноября 1951 года.
С детства увлёкся фантастикой. В 1980 году совместно с Григорием Тарнаруцким и Александром Бушковым организовал в Абакане клуб любителей фантастики «Гонгури», который просуществовал до 1984 года и был возрождён в 1996-м под названием «Массаракш». Детский клуб любителей фантастики «Центавр», созданный Борисовым в 1981 году, прекратил своё существование в 1990-м.
Вице-координатор группы «Людены», занимающейся исследованием творчества братьев Стругацких (сейчас готовится 30-томное собрание сочинений). Выступал как редактор-издатель ньюслеттеров «Понедельник», «Громозека», «Тарантога», «Tolkien News» и фэнзина «Проксима». Один из авторов первой отечественной «Энциклопедии фантастики» (1994), автор и составитель двухтомной энциклопедии «Миры братьев Стругацких» (1999). Лауреат премии Ивана Ефремова (2001).
Автор более 500 статей по фантастике. Занимается переводами с польского, английского, испанского, болгарского, немецкого, чешского.
Разработчик информационно-поисковой системы «Фантастика». Был редактором официального сайта братьев Стругацких. Один из авторов интернетовской «Экстелопедии фэнтези и научной фантастики».
Для знатоков фантастики он просто БВИ. Первые буквы фамилии, имени и отчества — это одно. Совершенно другое — намёк на «Большой Всепланетный Информаторий», прообраз Интернета в творчестве Стругацких.
Беседовал Александр ДУБРОВИН