К неизвестным страницам жизни Александра Кенеля привлек мое внимание Анатолий Чмыхало. Известно, что композитора и писателя связывала дружба. Когда-то в Абакане они сотрудничали, вместе создали либретто первой хакасской оперы “Чанар Хус и Ах Чибек”. Анатолий Иванович указал и на документальные свидетельства (часть из них опубликована в работе профессора В.С. Брачева “Масоны и власть в России”), позволившие в неожиданном ракурсе взглянуть на жизненный путь пионера профессиональной музыки Хакасии.
СТУПЕНИ ПОИСКА
ПРЕДКОМ Александра Кенеля был француз, осевший в России после нашествия Наполеона и создавший здесь семью. Дед и отец Александра —знаменитые петербургские архитекторы. Саша же с семилетнего возраста начал обучаться музыке. Но диплом получил на юридическом факультете университета. В годы революции и Гражданской войны служил в Красной Армии. Затем какое-то время учился на экономическом факультете политехнического института. С юношеских лет отлично владел немецким, французским, английским языками, читал на итальянском и шведском.
Все эти годы молодой человек не оставлял занятий музыкой. Они привели его на композиторский факультет Ленинградской консерватории. Знакомства и сотрудничество связывали его со многими известными людьми того времени. Перед юношей разворачивались блестящие перспективы на музыкальном поприще. Дмитрий Шостакович (учившийся с ним) на нотной рукописи, которую в 1922 году подарил Кенелю, написал: “Дорогому другу, талантливому композитору на добрую память от Д. Шостаковича”…
Молодой музыкант в двадцатые годы прошлого столетия был озабочен не только ростом профессионального мастерства, не только добыванием средств к существованию. Он находился в духовном поиске, его волновали проблемы нравственного совершенствования.
Тайна, которую композитор хранил всю последующую жизнь, заключалась в том, что единомышленников он нашел в “Ордене рыцарей Чаши Святого Грааля”. Орден создал петербургский француз Александр Гошерон-Делафос. Неизвестно, когда произошло знакомство руководителя с Шарлем Луи де Кенелем (таково было имя музыканта, доставшееся ему от его французских предков), но к 1927 году Александр уже был одним из старших членов кружка, посвященный в степень “внемерный луч”, ближайшую к высшей (из семи) — “учитель”.
“Братья” и “сестры” происходили из дворян, были образованными людьми. По роду занятий они принадлежали в основном к людям творческих профессий: художница М.А. Пуаре-Пургольд, артистка театра А.И. Фогт, археолог Г.В. Михновский, композитор и музыковед Ю.А. Зингер, студентка ЛГУ Н. Тарновская. Правда, руководитель занимал прозаическую должность сотрудника губернского финансового отдела.
Барабанная дробь официальной пропаганды их далеко не удовлетворяла. Свободное время они стремились посвятить духовным поискам. Цель ордена — “усовершенствование мыслительных и нравственных способностей” рыцарей Чаши Святого Грааля (легендарной Чаши, в которую стекала кровь распятого Христа после того, как римский центурион пронзил копьем Его грудь) по мере продвижения по лестнице степеней. Но это совершенствование не было самоцелью. Основная идея: “Индивидуализм — знамя и двигатель прогресса. Масса, толпа — символ грубой силы, застоя, косности…”. Следовательно, задача рыцарей — нести творческую энергию в эти инертные массы.
В Ленинграде в те годы существовало несколько таких организаций, которые на языке следователей именовались “антисоветскими”. Большой политикой искатели не занимались, но поскольку существовали нелегально, то причислялись к запрещенным — “масонским”, представляли “угрозу существующему режиму”. Магистру А.Г. Делафосу было определено десять лет концлагерей, по пяти лет получили входившие с ним в руководящий “треугольник” Николай Цуханов и Михаил Бицютко. 14 июня 1927 года постановлением коллегии ОГПУ был арестован Александр Кенель, а 8 июля за участие в “нелегальной и антисоветской” организации в числе других осужден. Приговор — три года концлагерей…
Суровость приговора, явно не соответствующая тяжести содеянного, исходила из самого факта происхождения членов ордена — “из дворян”. Уже в заключении композитор проходил также по “делу А. А. Мейера”, главы кружка представителей дореволюционной петербургской интеллигенции.
В “Автобиографии” А.А. Кенеля, хранящейся в рукописном отделе Хакасского научно-исследовательского института языка, литературы и истории, есть пробел между двумя датами. 1927 год — окончание консерватории. И затем “… — в 1930 г. уехал в Воронежский театр рабочей молодежи”. Где он был эти три года? До недавнего времени существовали разные версии, основанные на предположениях. Теперь появились факты. О некоторых из них рассказала недавно на международной музыковедческой конференции в Санкт-Петербурге исследователь из Германии Инна Клаузе. Доклад музыковеда из Геттингенского университета назывался “Судьба и творчество А.А. Кенеля”.
СОЛОВКИ
ДОПОЛНЕНИЯ к фактам участия композитора в деятельности “Ордена рыцарей Чаши Святого Грааля” (и судебному приговору) исследовательница нашла в картотеке Санкт-Петербургского отделения общественной организации “Мемориал”. Хотя сам Александр Кенель не упоминал о своем заключении в печально знаменитом Соловецком лагере особого назначения (СЛОН, или Соловки), его имя все же попало в картотеку. И прежде всего потому, что среди тех, кто знал о его пребывании там, был академик Дмитрий Сергеевич Лихачев. Такой же заключенный СЛОНа в конце 1920-х годов, как и Кенель. В своей книге “Воспоминания” он пишет о вечере в Солтеатре (Соловецком театре), состоявшемся 12 января 1929 года. “Самое интересное, — отмечает Лихачев, — что исполнялись отдельные части оперы “Кобзарь”, сочиненной заключенным Кенелем. Как и все представления в Солтеатре, начало было поздно — в 9 часов, так как официальный конец работы в лагере был в 8 часов вечера… И все это в разгар тифозной эпидемии и истязаний на общих работах! Воистину “Остров чудес”!”.
Есть и свидетельство самого композитора о своей деятельности в лагере. В 1929 году в журнале “Соловецкие острова” он опубликовал статью “Музыкальное оформление в соловецком театре”. Оркестр для сопровождения спектаклей поначалу не удовлетворял требованиям Кенеля. Он пишет: “Налицо несколько непрофессионалов, в порядке принудработ играющих то, что им подложат из имеющихся нотных запасов”. Через некоторое время композитор добился, что в лагере на толстой оберточной бумаге стали печатать ноты. И, по его словам, “началась настоящая художественная работа”.
На этом “острове чудес” он пишет музыку к спектаклям “Маскарад”, “Учитель Бубус”, “Луна слева”, к обозрению “Дезинфекционная камера”. В 1929 году Соловецкий театр ставит оперу “Евгений Онегин” в концертном исполнении и звучит музыка, написанная заключенным Александром Кенелем. Он же сочинил и “Соловецкий гимн”.
… Когда размышляешь над этим периодом в жизни будущего классика хакасской музыкальной культуры, невольно вспоминается фраза: “И подо льдом река бежит”.
МАЭСТРО
ОСУЖДЕННЫМ по антисоветской статье после отбытия срока было запрещено жительство в столицах. Если мы бросим взгляд на то, как распределились годы жизни А.А. Кенеля, то увидим, что без малого тридцать лет он прожил в Санкт-Петербурге — Ленинграде, пятнадцать — в перемещениях по стране (концентрационные лагеря, затем Воронеж, Сталинград, Ташкент, Фергана, Урал, Новосибирск, Красноярск).
И наконец — Хакасия, на которую выпали оставшиеся ему три десятилетия. Счастливая мысль пригласить сюда Александра Кенеля принадлежала драматургу и режиссеру Александру Топанову. Он работал тогда над постановкой комедии “Одураченный Хорхло”. Композитор написал музыку к ней, получившей большой общественный резонанс.
Дальнейший творческий путь хорошо известен. Другое дело, что с учетом открывшихся обстоятельств многие этапы жизни освещаются иным светом. “Вспоминаю наши долгие задушевные беседы с Александром Александровичем, — говорил мне Анатолий Иванович Чмыхало, — и совсем по-другому воспринимаются они сейчас…”.
Несомненно, идеи просветительства, служения высоким целям, воодушевлявшие Кенеля в молодые годы, не были растоптаны в результате репрессий. Потом, в зрелые годы, когда он уже был членом Союза советских композиторов, наверное, у него была возможность вернуться в родной город (встречался он и с Дмитрием Шостаковичем), но Кенель сохранил верность Хакасии. Для него главными были не внешние достижения, а внутренние духовные накопления. “Сан Саныч” (так называли композитора в Абакане близкие знакомые) лучше чем кто-либо понимал, что “не место красит…”. И остался в памяти знавших его как человек удивительного трудолюбия, доброты, бескорыстия.
Владимир Чаптыков, народный артист Хакасии: “Память хранит об Александре Александровиче самые светлые чувства. До сих пор вызывает удивление, как он, приехавший издалека, сумел проникнуться любовью к хакасской музыке, культуре, искусству и посвятить этому жизнь…” Ирина Малина, заслуженный работник культуры Хакасии: “Двери квартиры Александра Александровича всегда были открыты для друзей, знакомых, коллег. Интеллектуал он был необыкновенный. В кругу друзей он просто преображался: его живые глаза светились радостью, юмору не было конца, и его добродушие покоряло всех. Очень много внимания уделял Александр Александрович развитию молодых талантов…”
В 1970-м его не стало. “На могиле, — вспоминает народная артистка Хакасии Клара Сунчугашева, — тихонько пели его любимые мелодии и дали клятву, что обязательно осуществим постановку оперы “Чанар Хус”. И она состоялась в 1980 году. Подготовили ее преподаватели и студенты музыкального училища. Это был большой праздник хакасской культуры. Но это был и праздник Кенеля…” Музыкальный педагог Валерий Глаголев сказал об основоположнике хакасской профессиональной музыки: “Композитор знал, что работает в основном на будущее, и это будущее он как бы программировал…”
… Была в этом человеке определенная “нездешность”, какая-то необычность, “инородность” для встречавшихся с ним в обыденной жизни. Но за внешней простотой невысокого, лысоватого человека в скромной одежде, в круглых очках, каким его запомнили в Хакасии, была скрыта личность высокого духовного полета. С молодости и до последних дней он оставался рыцарем служения светлым идеалам. Наверное, в этом ключ к разгадке его жизненного пути.
Алексей АННЕНКО