По традиции, сложившейся аж в 2000 году, подборки своих новых стихов Владимир Романенко несет в редакцию “Хакасии”
.
Но, увы, не несет, “как все люди носят”. Его приходится уговаривать, пробиваясь через броню его сумасшедшей скромности, даже застенчивости. Это в шестьдесят-то с хвостиком, да еще после признания и нашими местными писателями, и читателями. А все потому, что Владимир Григорьевич себя… поэтом не считает. “Так, — говорит, — какую-то фразу в душе уловлю, такую, чтоб цепляла. И давай ее во рту обкатывать. А там попрет”.
Вкус, нюх, интеллект на улавливание таких ключевых фраз у Романенко безупречный. Предложила я ему как-то стих одного местного поэта оценить. Прочитал. И разочарованно так: “Все правильно, гладенько. Но не цепляет”. С поэтическим даром, судя по всему, родиться надо. Вероятно, это такое сложное божье наследство. Ведь литературных “университетов не кончал”, а надо же, высокая, настоящая поэзия.
Владимир Григорьевич по жизни занимался полезным и ясным делом — был строителем, столяром; в последнем качестве долго работал на абаканской мебельной фабрике. Здесь Владимира любили и ценили. Ведь даже когда он случайно обмолвился, что стихи, мол, пописываю, директор, Юрий Ермилович Бусыгин, и главный инженер Анатолий Васильевич Подопригорин стали спонсорами его первого (и пока единственного) сборника поэзии.
Сам Романенко о славе не хлопочет: да ну, говорит, честолюбия лишен. Напрочь. Похоже, ему если не “локомотив истории”, так путный толкач нужен. Таким толкачом долгое время (пока работала в Союзе писателей Хакасии) была Лариса Катаева. Попросту брала упирающегося поэта за шиворот и вытаскивала на всякого рода литературные мероприятия, выездные встречи с читателями республики.
Кстати, Хакасия с 1979 года прочно стала родиной Владимира Романенко (родился он, впрочем, тоже недалеко — в Шарыпово). Потому что здесь он построил главный свой причал — семью. Жена Елена знает стихи мужа, как он говорит, назубок. Дети, Маша и Роман, живут тоже в Абакане. Сегодня точка приложения особенной нежности Романенко-старшего — внучки Катя и Полина. “Деда, давай стихи сочинять!” — говорит старшая, второклассница. И рождается общий стишок, допустим, к фотографии пятилетней Полинки: “Лето. Солнце. Краски дня. Догадайтесь сами, почему так мило я улыбаюсь маме”.
В “свободное от внучек” время Владимир Григорьевич работает лицензированным охранником на частном предприятии. Таким суровым мужским делом муза поэзии не гнушается: посетит, когда и не ждешь, засыплет рифмами и мыслями, что “цепляют”. И тогда снимается верхний, бытовой слой жизни, и “… оказываешься на краю пропасти — или ты смотришь в бездну, или бездна на тебя?”
Татьяна ПОТАПОВА
… Снег рифмами лег на лист
Ангел-хранитель
Мой ангел-хранитель, незримо
не ты ли
прийти мне на помощь готов?
И ноги твои ль за моими тропили
цепочки чуть видных следов?
Когда надо мною, лежащим,
склонились
враги в предвкушенье конца,
не ты ли, мой ангел-хранитель,
не ты ли
собою прикрыл, как птенца?
Когда я, отвергнутый и постылый,
припал на колени, устав,
живою водой прикоснулся не ты ли
к моим пересохшим устам?
Тогда почему же в дни горькой печали,
в дни скорби, страданий и бед
дыханье не слышал твое за плечами
и вдруг прерывался твой след?
И ангел ответил из манящей дали,
крылами взмахнув в облаках:
“Ты просто не помнишь, в дни
горькой печали
я нес тебя на руках”.
Зимний этюд
Снова пришла зима.
Только вот что с того?
Можно сойти с ума
от пережитого.
Бейся хоть в стену лбом,
коли за шестьдесят.
Тучи на голубом
небе давно висят.
В краешке глаза тик.
На замедленный бег —
падает за воротник
мокрый, холодный снег.
Рифмам с недавних пор
невысока цена.
Белым капканом гор
даль закольцована.
Под каблуками хруст.
Как же бедна строка…
Только рябины куст
радует глаз пока.
Трону небритость щек
и матюкнусь без зла.
Может, не вся еще
нежность повымерзла?..
Вон ведь как внучек смех
звонок и голосист.
…Может с подтекстом снег
рифмами лег на лист?..
Простая история
Годы мимо — вжик да вжик.
Попивал у ней мужик
и, как водится, слегка побивал.
Но любила одного
окаянного его
за душистый и хмельной сеновал.
Вспомнишь — в сердце холодок.
Он был тот еще ходок
и дружки такие же огольцы.
Похохатывал народ,
как с девчоночьих ворот,
матерясь, счищают деготь отцы.
Сорок лет назад тому
жить пришла она к нему,
и открылось что-то новое в ней.
А потом дела, дела…
Между ними родила
двух похожих на него сыновей.
Было все, как и у всех.
Слезы горькие и смех.
Не одна упала с неба звезда.
Ну что с того, что выпивал,
он и ласковым бывал
и даже в губы целовал иногда.
Целовал. Теперь вот пшик.
Не к другой ушел мужик…
Пять годочков, как уж к Богу отбыл.
Но ей не надо никого —
кроме грешного его.
Пусть уж пил бы. Только был.
Только был.
Облака
Над Судьбой летят облака.
Но все реже берет рука
лист бумаги и карандаш…
Где же прежних времен кураж?
Где же прежних стихов изыск?
Где ничем не прикрытый риск?
Где же выбритая щека?
…Ни весла, ни паромщика.
Ах, душа ты моя, душа!
Помнишь нашу еду с ножа?
Помнишь тосты на брудершафт
за ужурской земли ландшафт?
Помнишь сельской церквушки звон,
синеву с четырех сторон?
А над всем этим скальный кряж,
кисти рериховской пейзаж?
Сквозь палитру веселых брызг
проступает стихов изыск.
…А куда плывут облака —
я не знаю пока.
* * *
Стасики да Севушки,
вас любили девушки —
беленьких отличников нарасхват.
Вас в пример нам ставили,
всенародно славили
и пускали первыми на парад.
Молодо — не зелено.
По заветам Ленина
вы с недетским рвением лезли вверх.
Нами ж, голосистыми,
бредившими твистами,
затыкала партия
пустоту прорех.
Севушки да Стасики
поиграли в классики.
Жизнь, она не яблочко — на, куси.
Пусть мы были черными,
но не стали черствыми,
безхребетно-флюгерными на оси.
И не все мы выжили.
Но из нас не выжали
подлости и пакости ни на грамм.
Стасики да Севушки,
(надо ж так), но девушки,
прежде вас любившие, —
вышли в жены нам.
* * *
Р.Н.
Но вот и все. Разъехались, расстались.
Лавиной в души хлынула зима.
О, черт возьми! Мы даже не пытались
включить на время толику ума.
Хрустели пальцы и скрипела мебель.
Давила плечи общая вина.
Мы как под лед проваливались
в небыль,
тонули и не доставали дна.
Кричали что-то как через экватор.
Как будто рядом предстояло жить.
Спасибо, старый добрый вентилятор
слова старался бранные глушить.
…Все в этом мире призрачно и ломко.
Себе о Ней я думать запретил.
Хотя, как знать. Была б тогда
соломка —
я в три бы слоя на пол подстелил…
Абакан