Ребёнок, оказавшийся в центре событий сумасшедшего ХХ века. В дни, когда там, «наверху», были поруганы традиции и нравственные ценности человека. Когда жить, ориентируясь на эти ценности, было почти невозможно. И тем весомее подвиг души народной по спасению своих корней, своей родовой нравственности.
Миг расходящихся дорог
Тамара всегда знала, что это её родовой дом, с любовью построенный в 1900 году дедом Афанасием Спириным в аале Малый Спирин. От любви той дом родился солидным и статным: с овальными окнами, террасой, двустворчатыми дверьми и невиданными печами-голландками. И обещал он благополучную и красивую жизнь всему роду Спириных. И сколько в России таких обещавших будущее домов смахнула с земли и истории революция. Отец Тамары — Николай Афанасьевич, недолго пожил там: «за рабочее дело он ушёл воевать» — красным командиром. А Тамаре и вовсе там жить не пришлось.
Так, вздрогнув до основания, история галопом помчалась по другой дороге, направо и налево лишая жизни детей своих. Николай Спирин был арестован 16 августа 1937 года, а 31 августа — расстрелян «…за участие в контрреволюционной националистической организации». А дом ветшал, неволей вмещая в себя то штаб коммуны деревенской бедноты, то правление колхоза имени Клима Ворошилова, то бог знает кого и зачем… Но был дом и участником горько-светлых общих минут: отсюда сельчане уходили на фронт Великой Отечественной, здесь же, на этом пятачке, встречали Победу.
Меня тоже в тюрьму?
Безумный дирижёр, командовавший оркестром под названием Россия, определил Томе Спириной быть сиротой. Родилась она в Новосибирске, где папа был военным начальником. А погиб он, вернувшись в Хакасию, когда дочке минуло три года. Мама же умерла за год до этих событий. Отцова сестра — Томина тётка Катерина Аёшина, нехотя взяла девочку в свою семью. Вроде можно было оформить в детдом, но все боялись с такими хлопотами связываться: ведь ребёнок «врага народа». Деревенские, понятно, в это не особо верили. Ведь почти все так или иначе пострадали ещё и до репрессий 37-го: утонула в слезах и такая беда, как раскулачивание. В том числе родня Тамары с отцовской стороны и с материнской — Конгаровых. Как говорит сегодня Тамара Николаевна: «И жалели люди, и боялись показать эту жалость». И отца уважали так же — молча. Тем более не одна Тома такая была: вот и дети Толстухины тоже «официально» отверженные, а ведь способные ребятишки, умненькие. Но это уже другая история.Тётка Катерина, судя по всему… Но Тамара Николаевна её не судит. Хотя жила у Аёшиных приблудной собачонкой. Работы хватало — и по хозяйству, и муку сеяла, за что её называли в селе «маленьким мельником», а уж в военные годы… Даже «вызывальщицей» работала. Однажды, в ответ на чью-то жалость к приёмышу, тётка чётко сформулировала своё кредо: «Ребёнок или растёт, или умирает. А не умирает — пусть растёт!» Тамара Николаевна говорит, что жизнь сформировала в тётке внутренний протест ко всему происходившему: расстреляли в угаре репрессий её умных грамотных братьев, в войну погибли муж и сын… Так что ртов-то малолетних своих хватало, а сердца как раз не хватало на всех. А уж чего не хватало у одного мужика, не на шутку испугавшего девочку?— Был у нас такой человек, налоги собирал. Кричит мне: «Тамара, иди сюда!» Подошла. «Как твоя фамилия?» — «Аёшина». Он расхохотался, конечно, не от большого ума, — делает выразительный жест у виска сегодняшняя Тамара. — «Ты уже Аёшиной заделалась? Ты Спирина! И отец твой в тюрьме». Я так его потом боялась, думала, меня тоже в тюрьму посадят. А что? Ведь мне уже девять лет…
Но в «уже» девять лет ещё так хочется играть! На дворе лето. Можно здоровски скатать мячи из коровьей шерсти (а внутрь — камень) и ловко увернуться от такого же мяча: девчоночка лёгонькая — сытой-то и не бывала вовсе. Лес предлагал роскошное меню: мышиный горошек, бутоны марьиного корня, дикий лук, стебельки уже бог знает чего. И очень вкусный жмых, которым, наряду со скотиной, угощал двоюродный брат Толя… И не без тумаков, что надавала тётка, прежде чем бросить в печь с восторгом найденную Томой замызганную куклу: «Зачем принесла в дом проклятие шамана?»
Письмо Сталину
— Я позже спрашивала у тётки: было это или нет? — рассказывает Тамара Николаевна. — А она: «Да, было, неужели помнишь?»…Похоже, Николай Спирин чувствовал и ответственность свою перед земляками, и солидарность с ними. Поди теперь, разберись. Но факт: приехал сюда, в колхоз имени Клима Ворошилова, услышав от кого-то, что мол, тут народ арестовывают, а ты в Новосибирске спрятался. Вот и не выдержал, хотя брат, уже живший в Москве, предупреждал: предателей хватает, в первую же ночь за тобой придут. И пришли. (Эти ночные аресты втягивали в атмосферу какой-то инфернальной жути.) Николай Афанасьевич, недаром к тому времени в милиции служивший, сумел договориться, чтобы привели на свидание его трёхлетнюю дочку. Так что — быль, хотя Тамаре эта встреча представлялась кусочками мерцающего во времени сна.— Вроде я бегу, бегу по коридору — и вдруг взлетаю на воздух: чьи-то руки подняли меня с земли, прижали тепло так. Лица не помню, только момент взлёта… Уже позже мамина сестра, которая и приводила меня в тюрьму, рассказала, что отец написал большое письмо самому Сталину, где перечислил свои заслуги и абсурдность обвинения. А тёте моей наказал: дождитесь проходящего поезда, почтовый вагон есть в каждом, отдайте письмо, здесь не скидывайте. «А письмо это он тебе в штанишки спрятал», — уточняла тётя. Я не знаю, удалось или нет эту петицию с поездом отправить. А про адресата — товарища Сталина, и говорить не надо. Сколько их было, этих наивных жалобщиков «отцу всех народов». Тогда не знали, насколько это бесполезная, к тому же опасная затея.— В музее МВД Хакасии (что по улице Советская в Абакане), — говорит Тамара (по мужу) Котюшева, — есть портрет отца, его документы. Ведь папа был начальником милиции Хакасского уезда. Потом его, героя Гражданской, стали понижать в должностях, а арестовали уже как директора Ширинского райлесхоза. Кстати, в своё время я искала в архивах документы на дядю, нашла, но рискнула попросить у служащей и отцовское дело. Она: «Открывать ещё нельзя, но чуть-чуть посмотрите». Я увидела на титульном листе такое вот описание: «Брюнет, среднего роста, волнистые волосы…»
Тамара тогда здорово заволновалась, оглядевшись, полистала чуть дальше «чуть-чуть». Но работница забрала дело: «Я же вас просила не открывать».
Ветер на всём белом свете
— Я уже говорила, что мы росли вместе с ребятами Толстухиными, отца которых тоже расстреляли. Неведомо как случилось, что нам довелось месяц поучиться в национальной школе-интернате, видимо, сельсовет позаботился, но недолгим счастье быть сытыми и учёными длилось. Вспоминаю, как один человек сказал зло так: «Давно ли ваших расстреляли, а тут новые наросли!» Мы даже не поняли, за что нас немедленно отчислили. Хотя, нет, объяснили: почему, мол, в такой передовой школе учатся дети «врагов народа», «троцкистские» дети?Тамара вновь оказалась у тётушки Екатерины Афанасьевны — и снова в четвёртом классе: «Я туда три года ходила, хожу да хожу, никому там не нужна, пока сама не заметила, что всех переросла. А потом тётка отправила нас со сродным братом Толей на 305-й километр — на разъезде была школа».— Я пошла там в 5-й класс, Толя в школе не задержался, а я осталась жить у знакомых в украинской семье Чубарей. Порой соберусь к своим, а хохлы: «Тамара, не ходи, проживём как-нибудь». (Да тётке моей и дела не было.) И ничего, что я дочь «врага народа». Может, Чубари Бога ведали? Оля, их дочь, как-то сшила на Пасху платья своей сестре и мне……А проходящий через разъезд поезд мчал мимо чьи-то судьбы. Томе говорили, что в последнем вагоне везут заключённых: вагон весь в решётках, ошибиться нельзя. И девочка бегала туда за шесть километров — а вдруг отца везут? А вдруг увижу его? (Не знала, что расстрелян.)Тамара резко останавливает бег: рельсы чуть подрагивают, вот-вот появится паровоз. Она вытягивается стрункой близко-близко к дороге. Ветер от налетевшего состава почти сбивает с ног, ещё мгновение — и окажешься под железной махиной. На какие-то секунды девочка видит и зарешеченный вагон, и мелькнувшие лица… Ветрище отпускает так же мгновенно, как и налетает. Вот уже тихо, пусто. И слёзы тихие. Тамара медленно возвращается — и домой, и в себя. Может, отца повезут завтра?— Шестой класс я уже заканчивала в Туиме. Никогда пешком не ходила, всё бегала, чтобы ноги не отморозить, — вспоминает, уже с улыбкой, Тамара Николаевна. — Ведь холодно-голодно. А к началу нового учебного года заплакала от не совсем ясной мне самой обиды: так хотела в седьмой класс. Но тётка в ответ на вопрос родственницы Зои, горячо принимавшей во мне участие, сказала: «Как я её учить буду? Ни обуть, ни одеть — пусть сидит». А я училась хорошо, не глупая, наверное, была.Но Зоя передала Тамару как эстафету добрым людям в Трошкино. Зоина мать лишний рот не потянула — самим жить не на что. Затем подключились заведующий молочной фермой Василий Романович Тодышев и директор школы Порфирий Семёнович Коков. Так или иначе, учёба и житьё устроились.— Они все знали о репрессиях, — отвечает на очевидный мой вопрос Тамара Николаевна, — о том, что отец расстрелян. И директор посоветовал мне сменить фамилию и отчество на Аёшину Тамара Ивановну («Отец твой, Иван Григорьевич, на фронте погиб, мать — Екатерина Афанасьевна»), да и годков в новой метрике поубавить. Документы в те годы сделать было необыкновенно легко, и с новым свидетельством о рождении я поступила в восьмой класс национальной школы. Далеко не все учителя «проявляли бдительность», многие сами были сосланными, а то и чудом прошли живыми через репрессии. Только один раз было: отзывает меня в сторону историк Клавдия Фёдоровна Стенькина и тихонько, участливо так спрашивает: «Ты Спирина, верно?»
В 1953 году умер Сталин. Я, секретарь комсомольской организации школы, сказала положенные случаю слова. Эмоции? Да никаких.
Корни и крона
Тамара, уже Аёшина, успешно окончила национальную школу, но…— Раздета, разута. Всё что есть — на мне: коричневое платьишко, фартучек, ботинки. Обезножела, потому что обувь развалилась, так и вышла в мир на двух костылях.Но, видимо, небесные силы решили, что экзамен на выживание Тома уже сдала. Девушка заочно окончила Кемеровский сельхозтехникум и работала агрономом в Аргыстаре (Малый Спирин), да и замуж успела выйти. «Тётка вытолкала», — смеётся Тамара Николаевна.Может, действительно, «посыл» был таким, да и идеальную любовь чаще встретишь в романах, чем в наших реалиях… Но Михаил Степанович Котюшев оказался человеком хорошим, его семья — из раскулаченных, трудолюбивая. По случаю сватовства Михаила вызвали из Томска, его бабушка аргументировала выбор: «Надо Тамару замуж брать, пусть она будет хоть вредная, хоть какая — у неё порода хорошая».А сейчас самое время сказать несколько слов о «породе». Предыстория такова. В селе Батени открыла школу личность весьма и весьма известная — Вера Арсентьевна Баландина. «Я точно не знаю, — говорит Тамара Николаевна, — но, похоже, свою лепту в это великое дело внёс и мой дед — Афанасий Иванович Спирин». Понятно, что он выучил своих сыновей, выучились и девочки из семьи по материнской линии — Конгаровы, хотя в то время женское образование не приветствовалось. И Спирины, и Конгаровы, все, кто уцелел в ссылках и репрессиях, получили прекрасное образование. (Но расстрелян родной дядя Тамары Кай Афанасьевич, а единственный чудом избежавший ареста Александр Афанасьевич впоследствии преподавал в Московском финансовом институте.)
Вообще-то родословная семей Спириных и Конгаровых — опять-таки отдельная история; Александр Спирин, троюродный брат (в своё время первый секретарь Аскизского райкома партии), даже составил родовое древо. И, словно благодаря предков за хорошую наследственность, Тамара Николаевна сказала: «Деды были по-своему умные, дальновидные люди, потому их первых и раскулачили». От хороших корней и хорошая крона: сыновья Котюшевых Вячеслав и Виктор окончили вузы, да даже не это главное — родовой нравственный стержень сберегли.
«Она мне такие хорошие слова сказала»
— Мы люди деревенские, — рассказывает Тамара Николаевна, — поработали немножко в Кемерове и вновь сюда вернулись.Сюда — это в уже один большой совхоз «Путь к коммунизму» (образованный из одноимённого плюс совхоз имени Клима Ворошилова). Тамара Николаевна (но, напомним, по документам Ивановна) — председатель сельсовета. Парторг совхоза, понятно, сетует: председателю негоже быть беспартийным.— Как я буду в партию вступать? — возразила тогда Тамара Котюшева. — Весь Ширинский район знает, что я не Аёшиных дочь, а отец мой — «враг народа»?— А мы предупредим этих «всех»… — заверил парторг.Так в «Пути к коммунизму» появился ещё один коммунист.Здесь есть то ли какая тонкость, то ли «непонятка», чего хватало и после смутных времён. В 1953 году после смерти Сталина в Малый Спирин приехал какой-то деятель. Он собрал народ и принёс извинения (как мягко, однако — «извинения») родственникам репрессированных и называл поимённо всех, безвинно расстрелянных. «Много фамилий… И моих назвал. Все плакали». Но официальной реабилитации ещё не было.Затем семья Котюшевых, невзирая на заявленное «мы деревенские», по ряду причин перебралась в Абакан. Тамара Николаевна стала работать на Вагонмаше, в отделе кадров. Пожалуй, в данном контексте будет интересен эпизод времён смены партбилетов. Первым секретарём горкома партии тогда работал Владислав Торосов.— Звоню ему по этому поводу, — рассказывает Тамара, — такое, мол, дело, Владислав Михайлович… На бюро я не пойду, ни перед кем отчитываться не буду, не смените билет — и не надо. (Он же прекрасно знает, чья я дочь, сам из «таких»). «Ты не волнуйся, — говорит он, — была до сих пор Тамара Ивановна, а станешь Тамара Николаевна!»— Я из Новосибирска выхлопотала своё свидетельство о рождении: и кто мать, и кто отец, уже к тому времени реабилитированный, — вспоминает Тамара Котюшева, ведь она всем сердцем хотела чувствовать открытую принадлежность к роду своему. — Но в загсе сказали, что вопрос о смене документов решает суд, я и свидетелей нашла — брата мамы и сродную сестру. Судьёй была женщина по фамилии Вагнер, имени уже не помню. Я дала ей свидетельство о рождении и целую пачку других документов — на Аёшину (Котюшеву) Тамару Ивановну. Она мне: «Как же такое возможно? Так не бывает». Я расстроилась, а потом говорю: «Неужели вы, немка, не знаете, что такое переселение народов? Тоже, поди, попали под эти мельничные жернова?» Она покраснела…
И всё срослось. Осталась судья в зале с народными заседателями, я же вышла в коридор. Наконец, меня позвали. Судья объявляет: «Вам возвращается ваше доброе имя. Вы теперь Тамара Николаевна!» Мне стало так плохо. Я упала, действительно упала. Ко мне подбежали люди: «Успокойтесь! Что с вами?» «Как что, — пришла я в себя, — судья мне такие хорошие слова сказала: «Тамара Николаевна, вам возвращается ваше доброе имя!»
Татьяна Потапова