Когда я смотрю на портрет дяди Ивана, симпатичного юноши в нарисованном фраке и безукоризненно белой рубашке, в сознании всплывают кадры кинохроники охваченного пожаром войны 1941 года: неровные траншеи под Можайском, брезентовые палатки медсанбатов, грязный снег и клубы черного дыма над свастикой подбитых танков.
Погибший за 17 лет до моего рождения Иван готовится к последнему бою. На нем распахнутая шинель и хлопчатобумажная гимнастерка, у него усталые, красные от бессонницы и горя глаза. Наша с ним связь осязаема, и я чувствую, как он вслушивается и улавливает обращение младшего брата Михаила, донесенное обратным потоком времени через толщу десятилетий:
Прости мне, брат, что вновь и вновь
Срываются слова, тяжелые, как гири,
Что не кладу у ног твоих цветов
И не иду к неведомой могиле…
Чтобы ощутить звезды над головой, надо покинуть уютную теплынь кровати и застыть с закрытыми глазами под открытым небом.
Настрой начинает действовать, и я, вживаясь в образ, топаю рядом с Иваном все его короткие 19 лет…
Родился он в 1922 году первенцем в семье Акулины и Емельяна Рязанцевых. Любимый, желанный ребенок. Ваня-сынок… Ваня-котик… Легко окончил семилетку, ускоренные учительские курсы. Работал педагогом в начальной школе в маленькой деревушке Степновка на Красном озере.
Его биография типична для поколения, вступившего в свое совершеннолетие, когда на Отечество обрушилась страшная беда — Великая Отечественная война. За плечами — вчера отзвеневшее у Саянских гор детство, только сегодня началась юность, и вдруг все сразу оборвалось. Впереди — фашистские танки, юнкерсы и мессеры.
А ты любил тот бодрый ливень света,
Ловил лучи на утренней заре,
И песни пел, но песня не допета —
Осталась черным днем в календаре.
Одноклассники Иван Рязанцев и Петр Ромашов были призваны в армию в первые дни войны и направлены в офицерское училище в Юргу Новосибирской области.
А в это время немецкие танкисты под Москвой стремились углядеть из своих машин краснозвездные башни Кремля. Тогда советский народ решительно вспомнил о том, что мы “внуки Суворова, дети Чапаева”, и подтянул к столице дивизии из Сибири — с наших просторов, на которые уже несколько столетий не ступала нога агрессора.
Рядовые Рязанцев и Ромашов были поставлены на довольствие в воинскую часть, которую немедленно отправили на оборону Москвы.
…Над столицей день и ночь гудели вражеские самолеты, на улицах и проспектах рвались снаряды. Вновь прибывшие эшелоны с защитниками города без задержек распределялись на передовые рубежи. Пареньки из Новокурска, пройдя строевым шагом по булыжной мостовой Красной площади, продолжили путь в сторону Можайска.
— Мы с Иваном не разлучались ни днем, ни ночью, — рассказал мне в 2001 году ныне покойный ветеран Великой Отечественной войны Петр Максимович Ромашов. — Спали, подстелив одну шинель и укрывшись другой, ели из одного котелка. В полевой сумке Ивана лежали наши документы, в моей — запас сухарей. Бои следовали один за другим — враг подтянул к Москве 50 дивизий. Казалось, полчищам фашистов не будет конца. В тот день, 5 декабря 1941 года, во время короткого затишья мы наспех перекусили сухарями, поговорили о родных, как вновь прозвучал сигнал: “К бою!” Смешались в грохоте земля и небо, столкнулись в ярости две непримиримые силы. В дыму я не видел Ивана, но чувствовал рядом его плечо. Напряжение битвы было таким сильным, что я не заметил, когда потерял друга…
После боя и на следующий день раненый Петр Ромашов искал на поле брани погибшего товарища. Повсюду — зияющие воронки, горы вывороченного грунта, присыпанные землей и снегом фрагменты тел… Среди убитых друга он не нашел. Однако по фронтовым дорогам и далее в Новокурск пошло скорбное известие: рядовой Красной Армии Рязанцев пропал без вести в бою под Москвой.
Подкосились от горя ноги Акулины Емельяновны, закипели скупые мужские слезы в глазах Емельяна Егоровича, пронзила боль сердце Михаила, которая спустя годы выплеснулась стихотворными строчками:
Я говорю по-прежнему с тобою
И ясно вижу: ты идешь ко мне,
Суровою испытанный судьбою
И закаленный в боевом огне.
И я кладу тебе на плечи руки,
Ты удивлен моею бородой…
А у меня уже большие внуки,
А ты совсем мальчишка молодой.
Этот памятный бой стал последним и для Петра Ромашова. Несколько месяцев скитался он по госпиталям, а потом был комиссован и отправлен в родное село. Петр Максимович прожил яркую, насыщенную радостными и трагическими событиями жизнь. Много лет руководил Бейским районным отделом милиции, растил детей, встречал рассветы и закаты, но уже без друга Ивана.
Рядовой Рязанцев так и не узнал, что битва под Москвой стала одним из крупнейших событий Второй мировой. Что полчища германского вермахта на подступах к советской столице были не только остановлены, но и впервые потерпели крупное поражение.
…Все меньше остается людей, которые знали и помнят Ивана — русоволосого кудрявого парня с проницательными голубыми глазами. Его родным невыносимо горько от того, что не осталось даже могилы, где можно выплакать горечь утраты. Но уже четвертая ветвь родового древа Рязанцевых выбросила яркие и смелые побеги, утверждая, что смерти нет, а есть только жизнь, и она бесконечна.
А как сложилась жизнь Михаила? В 1944 году он был призван в действующую армию. Фронтовые будни юного сибиряка длились недолго — всего несколько месяцев, но он успел отомстить врагу за гибель Ивана и вернулся домой победителем.
И пусть откровенное и нежное стихотворение ветерана Великой Отечественной войны Михаила Емельяновича Рязанцева, который сегодня живет в Абакане, будет для его брата языком пламени Вечного огня. Поэтический огонь чист, горяч и светит живым памятью о павших:
Хочу пройти твоей дорогой давней,
Где ты солдатом шел от боя к бою.
Но не расстанусь с самым главным —
Я буду вечно говорить с тобою…
Нина БОГАТЫРЕВА
Саяногорск